Говард Лавкрафт - «Если», 1997 № 02

Я увидел высокую аккуратную гору мебели на обочине дороги. На противоположных концах дивана сидели отец и мать семейства, между ними — их дети. Все смотрели невидящими глазами прямо перед собой. К двери их бывшего дома помощник шерифа приколачивал молотком табличку.

Я вспомнил сотни людей в медленно бредущей очереди к зданию Армии спасения. Линия заграждений указывала людям путь к боковому входу, где женщины в форме давали каждому миску и ложку. В двух кварталах к концу очереди пристроился человек с чемоданом, с мерной лентой на шее. Это был Сесил.

Песня была длинная; остальные три тоже оказались не короче. Когда запись окончилась, я почувствовал на плече чью-то руку. Я подпрыгнул, как заяц, и пришел в себя. У меня затекла нога, я почти съехал с табурета.

— Некоторые изводят уйму материала, и все без толку, — сказал Гудинг. — Но такой безупречной записи у меня еще не бывало.

— Сверхъестественно! — согласился с ним звукооператор, увлеченно разглядывающий свою аппаратуру.

— В Нью-Йорке нам не поверят, — заверил меня Гудинг. — Эта женщина может оставить позади даже семейство Картер. Где ты ее откопал, Элвин?

— Кто только не спрашивал меня об этом! — отозвался я.

Лайза, музыканты и персонал оживленно переговаривались, хлопали друг друга по спинам и обнимались. Мне даже показалось, что Айра плачет под болтающимся микрофоном. Я оглянулся и увидел тетю Кейт, охранявшую со сложенными на груди руками дверь. Ей хотелось выглядеть гордой, но у нее все равно был слишком грустный вид, словно Лайза спела на похоронах.

Шарлотт — небольшой город. Так было тогда, так осталось и сейчас.

О Лайзе быстро поползли слухи. Я тоже ее нахваливал. В субботу вечером, за полчаса до выхода в эфир наших «Безумных плясок», в коридоре рядом со студией собрались не только обычные поклонники братьев Монро, но и Гроув Кинер со своими ребятами, другие музыканты, многочисленные члены семейства Кокенес и несколько репортеров из «Шарлотт Ньюз». Репортеры дружно приветствовали парикмахера Тейта.

— Откуда столько проклятых газетчиков? — ворчал Ледфорд, выглядывая из диспетчерской. — Бирк Дейвис, Шипп, Кэш, да еще Харгров! На пресс-конференцию сбежались, что ли? С каких пор эти ребята интересуются деревенской музыкой?

— Что? — опомнился я. — A-а, понятно. Вчера я приводил Лайзу в редакцию «Ньюз». Кстати, который час?

— Хватит вопросов! — прикрикнул Ледфорд. — И будь так добр, сядь. Не мельтеши.

Но я не мог сидеть. Я сновал по диспетчерской, цепляясь за кабели и какие-то ящики, путался у всех под ногами, за все хватался и старался не пялиться на Лайзу. Она сидела себе с улыбочкой на складном стуле на другом конце студии и болтала с братьями Монро и Джорджем Кратчфилдом, приглашенными ведущим. Я слишком переволновался, чтобы порадоваться новости о том, что Эрл Гиллеспи в последний момент сказался больным.

— Так обжегся, что весь обуглился, — сказал Лендорф. — Умоляю, Элвин, сядь!

— Выпейте ложечку «Перуны», — посоветовала тетя Кейт, стоя спиной к нам у окна, как облезлый шест в заборе. До начала шоу она не вымолвила больше ни словечка.

Красный огонек мигнул раз, другой, потом загорелся сплошным светом. Братья Монро исполнили «Что дашь в обмен за свою душу?», а Джордж Кратчфилд порассуждал насчет волшебных свойств продукции «Крейзи Уотер Кристалз». Потом я все-таки сел.

— Посвящается моей тете Кейт, — объявила Лайза, улыбаясь микрофону, после чего отвернулась и кашлянула. У меня остановилось сердце. Слева ей улыбался Чарли Монро, справа — Билл. Она улыбнулась обоим братьям сразу. Они обменялись кивками и заиграли простую, всем знакомую мелодию: Чарли на гитаре, Билл на мандолине. Лайза улыбнулась через стекло мне, тете Кейт, снова мне и запела гимн о пятнистой птичке, якобы фигурирующей в Священном писании.

Песня кончилась, но я продолжал ей внимать. Братья Монро уже обменивались шуточками с Кратчфилдом. Лайза сделала шаг в сторону от микрофона, поправила ремень гитары и стала ждать сигнала, когда снова вступать. Я все еще слушал первую песню.

— Как бы мне хотелось, чтобы станция была помощнее! — сказал Ледфорд. — Пятидесяти тысяч ватт хватает для Юго-Востока, но все равно остаются места, где сегодня не услышат мисс Сандлер.

— Мистер Плезентс? — Один из ассистентов держал в руках телефонную трубку. — Это вас.

— Меня?

— Мистер Гудинг из «Эр-Си-Эй Виктор».

Тетя Кейт проводила меня взглядом.

— Алло! — Я закрыл другое ухо ладонью. — Привет, Фрай!

Он обошелся без вступлений.

— Я только что говорил с Нью-Йорком. Я сразу послал им запись с курьером.

— Неужели? Вот это скорость! Говори же, как их впечатление?

Его голос задрожал.

— Они затрудняются ответить. Честно говоря, Элвин, я тоже…

— В чем дело? Им не понравилось?

— Очень даже понравилось — то, что они расслышали.

— Какие-то проблемы?

— Мягко сказано — проблемы! Пение Лайзы не записалось. Ни словечка, Элвин! Ничего подобного я никогда не…

— Господи, Фрай, что у тебя за аппаратура? — Окружающие вопросительно обернулись. — Не ожидал от «Виктор» такого! Кошмар! Представляю себе ее разочарование. Придется тебе дать ей еще один шанс, записать еще разок — только на оборудовании, которое будет работать нормально.

— Ты меня не понял, Элвин. Выслушай внимательно. Оборудование в полном порядке. Оно все записало — все, кроме ее голоса.

— Все еще не понимаю, — сказал я и солгал.

— Записаны все звуки и шумы в студии: покашливания, шорохи между номерами, мои указания операторам, звонки, все до одной ноты, извлеченные из инструментов «Кавалерами». Когда они ей подпевают, их голоса звучат громко и чисто. Но женский голос в записи отсутствует начисто. Говорю тебе, Элвин, впечатление такое, словно ее вообще не было в студии.

— Но ведь она там была! Это безумие, Фрай!

— Думаешь, я этого не знаю? Думаешь, я называю это иначе? Все время, пока она пела, я слышал ее голос в наушниках. Посмотрел бы ты, в каком я сейчас состоянии: весь галстук залит виски, потому что рука так дрожит, что я не могу донести до рта рюмку. Пришел бы сюда сам и повозился бы здесь в потемках, разобрал бы вместе с нами всю аппаратуру стоимостью в тысячи долларов, разбросал бы по полу детали, чтобы убедиться, что все в полном порядке! Видел бы ты, как лучшие операторы страны крестятся и бормочут о колдовстве — колдовстве, Элвин! Сглазе!