Лоуренс Дженифер - «Если», 1997 № 08

Он уже был готов уйти, когда вдруг приметил игрока на последней, тридцать шестой дорожке. Ничего особенного, даже ростом он был всего лишь с самого Кипятка. Коричневые джинсы, рубашка с длинными рукавами. Последнее показалось странным: в кегельбане было тепло даже поздним вечером; с другой стороны, на свете хватает мерзляков.

Игроку предстояло разбить «десять и семь», самую сложную из всех возможных комбинаций, — так, во всяком случае, рассудил Кипяток, не обладавший специальными познаниями в игре.

Собственно, он даже не наблюдал за игроком и засек его бросок лишь краем глаза. Остановиться его заставил не сам бросок, а способ, каким он был совершен.

Шар прокатился по правому краю дорожки и, опрокинув шеренгу из десяти кеглей, исчез из виду. В следующее мгновение Кипяток замер, словно с размаху налетел на стеклянную стену: шар появился снова, каким-то образом выкатившись раньше времени из автоуловителя, совершил прыжок, как мангуст, охотящийся за коброй, произвел поворот на девяносто градусов и свалил оставшиеся семь кеглей.

Ничего себе!..

Сперва Кипяток решил, что отказал автоуловитель, каким-то образом пославший шар обратно на дорожку. Но в этом случае шар не стал бы подпрыгивать и сворачивать в сторону. Такое могло бы случиться в мультфильме, но не в реальной жизни с шаром весом в пятнадцать фунтов.

Кипяток неподвижно ждал продолжения, сжимая в кулаке недопитый стакан с кокой. Мужчина опять произвел бросок, но чудо не повторилось. Все остальные его броски тоже не вызывали удивления. Он набирал хорошие, но не сногсшибательные очки.

Кипяток уже решил, что этим вечером галлюцинации посетили его раньше обычного, но тут мужчина опять произвел свой коронный бросок — не обыкновенный, когда шар врезается в комбинацию слева или справа от головной кегли, а исключительный: шар прокатился по правому краю дорожки, остановился футах в трех от кеглей, прыгнул в центр и принялся лютовать по спирали, сбив в итоге все кегли до одной, после чего лениво переместился в правый желоб и канул в автоуловитель.

Невероятное зрелище! Кипяток уже был готов к тому, что шар вернется к игроку прямо по дорожке. Впрочем, игрок, потягивая пивко, ждал шара как полагается — из автоуловителя.

Если одноразовое нарушение законов природы еще можно было списать на случайность, то повторное чудесное поведение шара требовало объяснения. Самому Кипятку это было до лампочки, он не мнил себя ученым. Пускай поломает голову Кервин.

Тот удивленно поднял на него глаза.

— Я думал, ты уже ушел.

— Я тоже так думал.

— Что же заставило тебя вернуться? Удовольствие от моего общества?

— Что же еще? Ты меня пленил. — Он указал в сторону дальней стены. — Видишь вон того типа?

Кервин послушно обернулся. Почти все дорожки успели опустеть, и он мог ясно разглядеть одинокого игрока.

— Вижу, а что?

— Сам он, может, ничего собой не представляет, а вот о его бросках этого не скажешь.

— Увы, меня интересует не игра, а люди.

— Этот тип вовсю нарушает законы Ньютона. Я серьезно. Я видел, как брошенный им шар останавливается на полпути и припускает перпендикулярно дорожке. На бумаге можно еще и не то насочинять, но попробуй отправить так тяжеленный шар!

— Забавно! — В устах Кервина это слово прозвучало сродни ругательству. Он опять уставился в свой блокнот. — Я через минуту ухожу, а ты можешь дожидаться, пока погасят свет.

— Пойми, я не шучу! Понаблюдай за ним. Я дважды наблюдал этот трюк. Может, это какой-нибудь изобретатель, испытывающий новый способ дистанционного управления, хотя я не заметил, чтобы он нажимал на кнопки или отдавал звуковые команды. Наверное, это профессионал-виртуоз. Или просто местный житель, научившийся пренебрегать незыблемыми правилами термодинамики.

Кервин нахмурился.

— Что ты смыслишь в термодинамике?

— А ты? Последи за ним. Ведь ты сюда для того и притащился, чтобы вести наблюдение.

— Хорошо. Но я соглашаюсь исключительно потому, что ты впервые просишь у меня не денег.

Они стали вместе наблюдать, как игрок производит бросок за броском, спокойно и с ленцой совершая традиционные манипуляции завзятых посетителей кегельбана. Волшебные броски больше не повторялись.

— Выходит, я посрамлен, — молвил Кипяток, не испытывая на самом деле угрызений совести. — Но я видел эти броски — видел, и все!

Кервин не отрывал взгляд от игрока.

— Не знаю уж, что ты там видел, но в одном ты прав: необычная личность!

Пришел черед Кипятка испытать замешательство, чего он терпеть не мог.

— Что ты болтаешь? С той минуты, как я тебе о нем сказал, он делает только заурядные броски. Я ведь тоже не спускаю с него глаз.

— Ты прав: броски самые заурядные. Но есть еще кое-что, что заурядным никак не назовешь.

Кипяток уставился на игрока, разваливающего простейшую комбинацию из двух кеглей.

— Что именно?

— А ты присмотрись. Обрати внимание на его руки в тот момент, когда он выпускает шар.

Кипяток последовал совету, силясь отыскать что-либо необычное в повадках объекта. Ему представлялся скрытый приборчик или что-то в этом роде. Игрок сделал три положенные шага и бросил шар, посбивавший половину кеглей. Потом, согласно ритуалу, глотнул пива, дожидаясь, пока автомат вернет шар.

Пристальное внимание Кипятка было вознаграждено.

— Есть! На правой руке у него шесть пальцев.

Кервин медленно покачал головой.

— Не шесть, а семь.

— Хорош гусь! Ишь, отрастил! А на левой?

— Это еще забавнее: другая рука нормальная. Семь пальцев на. правой руке, пять на левой. Любопытно, как у него дела с правой ногой?

— Представляешь, чего еще у него наворочено?

Кервин скорчил гримасу.

— Псих!

— Очень может быть, но тут уж ничего не поделаешь. Пройдет еще пятьдесят лет, прежде чем я смогу претендовать на бесплатное медицинское обслуживание, но к тому времени эта система все равно обанкротится… Никогда еще не видел семипалых людей! Но будь у него хоть тридцать пальцев на руке — это все равно не объясняет тех двух его ударов, которые я видел.

— Я уже готов принять твои слова на веру. Жаль, что сам я этого не наблюдал. — Кегельбан к этому времени почти окончательно опустел. На первых восемнадцати дорожках уже прибиралась ночная смена. Кервин посмотрел на часы. — Еще четверть часа — и нас отсюда попросят. Они скоро закрываются.

— Как же нам быть с этим чудаком?

— Не спрашивай об этом меня.

— Так давай спросим его самого!

— О чем, интересно? Он, наверное, очень чувствителен к своему уродству. Человек имеет право иметь столько пальцев, сколько ему нравится. Кому какое дело?

— И это говорит будущий ученый! Где твоя любознательность?