Лоуренс Дженифер - «Если», 1997 № 08

— Хоть сто раз подряд! — последовал восхищенный ответ. — Но я в том году не участвовал в голосовании: голосовать могут только студенты предпоследнего и выпускного курсов, а я все еще второкурсник. Ты на предпоследнем?

— Ага.

— Всего год разницы.

— Нет. — Она высокомерно улыбнулась. — Не год, а целая вечность.

— Полагаю, из этого следует, что ты отказала бы мне, если бы я пригласил тебя на свидание?

— Именно это и следует.

— Но сейчас, сестренка, у тебя как раз свидание с ним. И со мной, кстати. — Кипяток бросал на нее плотоядные взгляды.

Она покосилась на него, потом опять посмотрела на Кервина.

— Если вы воображаете, что это свидание, то должна вас расстроить: я не встречаюсь с придурками и занудами.

— Значит, я тебя устраиваю?

— Последний эпитет относится к тебе, — сказал Кипяток Кервину.

Кервин хмуро посмотрел на него, потом смущенно обернулся к Миранде.

— Я не играю в американский футбол, но это еще не делает меня занудой.

— Я никого не собиралась обидеть, — сказала она ласково. — Что поделаешь: он, — кивок в сторону Кипятка, — придурок, тот, — жест в направлении Рейла, — вроде как инопланетянин, вон тот, — она подняла глаза на Измира Астараха, любопытно поглядывавшего на нее сверху единственным синим глазом, — вообще неизвестно кто. А ты — зануда. Куда деваться? Никто не может себя переделать. Скажем, я — принцесса. Такой уродилась. А принцессы не встречаются с придурками, инопланетянами, неизвестно с кем и с занудами. Им подавай Обольстительных Принцев.

Кипяток неаппетитно ковырялся в зубах заскорузлым ногтем.

— Ты ездила на джипе с Обольстительным Принцем?

— Есть только один метод узнать, является ли твой знакомый Обольстительным Принцем, — метод проб и ошибок, — ответила она. — Чутье мне подсказывает, что оба вы не Принцы даже наполовину. Измир — и тот, кажется, дал бы вам фору.

При этих словах Измир заверещал от удовольствия, мигом отрастил четыре крылышка и беспорядочно запорхал по кабине, пробуя на лету все спектры радуги. Оставалось гадать, стало ли это реакцией на отпущенный Мирандой комплимент.

— Хоть кто-то счастлив. — Кипяток указал на ее тарелку. — Поделишься картошечкой?

— Угощайся. — Она протянула ему тарелку. — Когда мы все подберем, я смогу придумать добавку. — Она помахала Кервину пакетиком с леденцами. — Хочешь?

— Нет, спасибо, — чопорно ответил он. — Лучше подожду, пока мне захочется настоящей еды.

Она ни капельки не оскорбилась.

— Как знаешь.

Покончив при помощи Кипятка с картошкой, она добилась от синтезатора двойной порции пломбира со взбитыми сливками, орехами, вишнями, корицей и мускатным орехом; все это она умяла в поразительно короткий срок. У Кервина это зрелище вызвало тошноту. Он недоумевал, каким образом ей удается сохранять такую лакомую фигурку при столь чудовищном питании.

Он считал подобное явление верхом несправедливости, о чем и поведал Рейлу.

— А почему должно быть иначе? Вселенной глубоко безразличны индивидуальные помыслы, желания, рассуждения. На Пруфиллии, скажем, распространена вера в «Арк-Ной-Пласна», что, если придерживаться нормативной лексики, переводится примерно так: «Все до лампочки». Жизнь чересчур коротка, существование лишено смысла, сама Вселенная не имеет цели. Такова истина.

— Мрачноватая философия, — сказал Кервин.

— Космос полон мрака, мой юный друг. Сейчас у вас появился шанс в этом удостовериться. Из этого, впрочем, не следует, что в ней надлежит маяться от скуки. Все мы — сгустки атомов и прочих частиц, болтающиеся туда-сюда, обретающие на мгновение сознание, а потом снова разлетающиеся, чтобы войти в состав деревьев, звезд и жареной картошки. Прежде чем трансформироваться в энергию, некоторые парят в космосе, наслаждаясь чем-то вроде бессмертия и единения со всем сущим. Дальнейшее случайное соединение частиц может иметь любые последствия: появится хоть булыжник, хоть новое мыслящее существо.

— Или жареная картошка, — подытожил Кипяток, оказывавший Миранде помощь в поедании блюда.

— Размышляя о реинкарнации, я почему-то представлял себе нечто иное, — пробормотал огорченный Кервин.

— Я говорю не о реинкарнации, — возразил Рейл, — а об участи составляющих вас атомов, после того как вы перестаете быть мыслящим существом.

— С ним это уже случилось в шестилетнем возрасте, — вставил Кипяток.

— На дураков не обижаются. — Безутешный Кервин направился в глубь помещения, где обмотал голову лентой пищевого синтезатора и воинственно заказал «банана-сплит».

Рейл покосился на него и одобрительно улыбнулся.

— Наконец-то и вы уяснили, что к чему.

Кервин с отчаянием набросился на гору еды, которая оказалась на удивление прохладной и вкусной. Даже бананы оказались свежими. Он восхитился достижениями цивилизации, способной синтезировать столь сложное блюдо на основании одних мыслей. Впрочем, по сравнению с путешествием быстрее скорости света это, видимо, было легкой задачей.

— Теперь вам лучше позаботиться о равновесии, — объявил Рейл. Кервин поспешно доел мороженое и заковылял обратно к креслу. — Мы замедляемся до субсветовой скорости. По крайней мере, я на это надеюсь. Из-за поломки, сопровождавшей наше бегство от кораблей оомемианов, нас могут ожидать кое-какие осложнения.

— Например? — испуганно спросил Кервин.

— При пороговом переходе мы можем рассыпаться — на сей раз окончательно.

Кервин застонал. Его терпению пришел конец.

— Ты когда-нибудь заткнешься? Разве ты не слышал, что он сказал? Нам всем грозит смерть. — Он вцепился побелевшими пальцами в ручки кресла.

— Чепуха. — Миранда сопроводила это безапелляционное заявление громкой отрыжкой и, смутившись, добавила: — Мы не умрем.

— Почему? Откуда такая уверенность?

Она снисходительно улыбнулась. Она была ослепительно хороша, и ее не могла испортить даже струйка кетчупа, все еще вытекающая из угла чувственного рта.

— Потому что я к этому вроде как еще не готова.

В следующее мгновение Вселенная перекувырнулась вверх тормашками. Когда она вместе с желудком Кервина вновь приняла надлежащее положение, в иллюминаторе уже не было черно: там красовалась сине-бело-бурая и с виду необитаемая планета. Не надо было иметь диплом астронома, чтобы догадаться, что это не Земля. Тройные полярные кольца, потолще, чем у Урана, свидетельствовали об этом со всей определенностью.

Как только у Кервина отлегло от сердца, корабль завертелся, как обезумевшее веретено. Кервин зажмурился, прислушиваясь, как Рейл по-инопланетному бранится в микрофон. К его удивлению, из динамиков раздалась чья-то ответная ругательная тирада. Разобрать слова было невозможно, речь напоминала гудение.