Христо Поштаков - «Если», 2001 № 05

От скуки он пробовал читать тетушкины книги. Одна из них, «История религий», была не электронной, а раритетной, бумажной, в потрепанном переплете. В самом начале книги среди замасленных, захватанных руками страниц, повествующих о религиях примитивных, торчала закладка. До середины, а тем более до конца книги тетушка явно не добралась.

Не имея привычки к чтению, Трифилий начал с разглядывания картинок, но вскоре удивил сам себя, буквально впившись в текст. Выходило, что у диких племен отношения с богами строились по принципу «ты мне — я тебе». За удачу на охоте, за урожай и прочие радости дикарской жизни — поклонение и подношения, иногда в виде обмазывания кровью и жиром изображения божества (Трифилия передернуло); за невзгоды же племя лишало нерадивых богов еды, а случалось, и лупило… Наказывало, короче. Во многих примитивных религиях понятие кощунства было очень смутным, а в иных отсутствовало напрочь.

Понятно… Хорошо еще, что водопровод не испортили. Хотя тут, наверное, артезианская скважина прямо под фундаментом — ручей-то весь выкипел…

В первых лучах следующего утра, двадцать второго с начала затворничества, Трифилий, выскочивший, как обычно, на фуражировку, первым делом проорал в горячий туман:

— Я не бог! Слышите, вы! Эй, макаки, я вам не бог! Я все наврал!

Он без помех добыл три ореха, а когда возвращался в бунгало, наткнулся на туземца. Совершенно лысый зверек поднял одну из восьми лап и строго указал ею на Трифилия.

— Ты не бог?

— Точно! — с жаром подтвердил Трифилий. От пота у него щипало в глазах, а руки были заняты орехами.

— И не хозяин?

— Хозяин. Владелец этого солнца и этой планеты, а значит, и твой, макака. Но не бог.

Казалось, зверек задумался — впрочем, ненадолго.

— Ты, — сказал он раздельно. — Хозяин. Ты. Бог. Лжешь. Плохой. Жарко. Злой бог.

— Так, да? — заревел Трифилий, замахиваясь драгоценным орехом.

— А вот пришибу тебя, тогда узнаешь, какой я бог…

Взбив ногами фонтанчики песка, зверек мгновенно исчез в тумане.

«Злой!» — чирикнуло оттуда.

Двадцать третий день принес облегчение: прошла большая гроза, и, хотя воздух в бунгало к вечеру накалился до сорока, дышать стало легче. Утром двадцать четвертого дня Трифилий припозднился с выходом на сбор орехов, вернулся в бунгало после восхода солнца, избежав ожогов и теплового удара. Никто не пытался на него напасть. Еще через двое суток он попробовал искупаться в море — вода была горячая, но все же не кипяток.

На следующий день он нашел на веранде два ореха.

Через неделю было все еще жарко, особенно после полудня, но утром и после захода уменьшившегося в размерах солнца — вполне терпимо. Подношения от туземцев с каждым днем увеличивались. Однажды Трифилий, вернувшийся с купания, застал зверьков за приборкой жилища. Работа двигалась к концу: навалившись вдесятером на присохшую к полу веранды безобразную корку от пролитой бурды, паукомакаки счищали ее с поразительной ловкостью. При виде владельца планеты они распластались.

— Бог, — чирикнул один туземец, лысый и розовый, с сиреневыми пятнами подживающих солнечных ожогов. — Добрый. Пожалел.

Трифилий хмыкнул и прошел в гостиную. Там все сияло чистотой. В спальне — тоже.

Зверьки не расходились.

— Ну, чего вам еще?

— Прохлады. Мало.

— Ждите, — с приличествующей божеству важной неторопливостью сказал Трифилий. — Будет вам прохлада. Скоро.

В тот же день на веранде появилась новая горка орехов — на сей раз не высушенных солнцем, а прежних, с изумительно нежным вкусом. Где туземцы их хранили, осталось загадкой. Не иначе пережидают жару в пещерах, решил Трифилий, объевшийся и осоловевший. Только ночью выходят… пакостить несговорчивому божеству.

Жизнь снова налаживалась. Иссохшие, скрученные винтом пальмовые листья давно рассыпались в прах, вместо них с дивной быстротой росли новые, радуя глаз свежей зеленью. После буйного цветения на пальмах появились молодые орехи, вяжущие рот, но съедобные; с каждым днем они становились вкуснее. Ручей вновь пробился из песка и зажурчал, а климатизатор не надоедал по ночам гудением.

Трифилий блаженствовал. Часть подношения, доходящего до десяти орехов в день, он съедал, часть прятал в холодильник на черный день, а из остатка изготовил-таки очень неплохую бражку. Мысль о модном курорте, завядшая было совсем во время прохождения планеты через перигелий, ожила, как новый росток из пережившего засуху корня. Ну и что с того, что здесь бывают периоды страшной жары?

Это значит, что курортом нельзя будет пользоваться круглый год, только и всего. Но в остальное-то время — можно!

Несколько раз являлся почтальон-андроид с неизменным «корреспонденции для господина Клюге нет» и предложением воспользоваться услугами галактической почты по льготному тарифу. Выяснилось, что он не раз посещал эту планету и в «климатически неблагоприятное время», в частности, во время недавнего периода великой жары, но разумно не покидал гиперкабины, а включал световой сигнал о своем прибытии и, выждав время, отбывал восвояси.

Трифилий ел орехи, пил бражку, валялся на пляже, купался и спал. К такой жизни он стремился всегда — и получил ее. Злоба на тетушку давно исчезла. Разве не стоит перетерпеть несколько недель жары, чтобы затем весь год наслаждаться райским климатом?

Спустя два, а может быть, и три месяца — Трифилий не вел учет дням — климатизатор вновь загудел ночью, на этот раз на нагрев. Дни также становились прохладнее. Трифилий уже не купался часами в ласковых волнах, а ограничивался одним-двумя нырками в остывающее море, после чего подолгу грелся в лучах сильно съежившегося светила. Во время утренних и вечерних прогулок приходилось накидывать куртку.

В тот день, когда выпал первый снег — еще робкий, сразу тающий на песке, — туземцы принесли особенно богатые дары. На следующее утро явились делегацией — нахохлившиеся, зябко дрожащие, обрастающие нежной шерсткой. Сложив орехи на ступени бунгало, паукома-каки дружно распластались на холодном песке — все восемь ног врозь.

— Чего вам? — нелюбезно спросил Трифилий.

Один туземец оторвал от песка мордочку, устремил на божество умоляющий взгляд:

— Тепла…

— Вы же просили прохлады, — ехидно поддел Трифилий.

Глаза туземца увлажнились слезой. Мордочка выражала раскаяние.

— Мы ошибались. Прости. Добрый бог. Дай тепла.

Трифилий вспомнил про эксцентриситет и задумался.

— Так и быть, — молвил он наконец, сообразив, что выкрутиться, пожалуй, будет несложно. — В свое время.

Туземца передернуло — то ли от холода, то ли от черствости божества.

— Тебе мало? — Он указал на дары. — Ты седр… сердишься? Мы принесем. Еще принесем. Много-много. Дай тепла. Сейчас дай.