Александр Шалганов - «Если», 2001 № 06

«Мы делали это кино не ради фиги в кармане, — говорит Данелия.

— Мы подумали, что человечество все ждет прилета каких-то высокоцивилизованных пришельцев, а откуда им взяться? Нас осенило — раз Вселенная бесконечна, то и таких созданий, как люди, тоже рассеяно бесконечное множество. И мы задали себе вопрос: до чего дойдет цивилизация, если она будет развиваться тем же путем, что и наша?»

Ответы уже получаем…

А ЭТО ЧТО — НЕ ГОРОД? А ЭТО? А ЭТО!

Любопытно, что лучше всех приняли фильм подростки — в переводе на сегодняшние понятия, он стал культовым подростковым фильмом. И остается им до сих пор — есть даже фан-клуб фильма «Кин-дза-дза» в интернете (более того — хотя это, может быть, простое совпадение, — «ку» вообще стало общепринятым приветствием в русскоязычном интернете). Интеллигенция же отреагировала на картину вяло. Вероятно, потому, что, когда картина вышла на экраны, в стране уже началась эпоха реформ, забрезжила надежда.

Киноведы гадали, что за жанр получился у Данелии. Высказывались даже предположения, что это пародия на фантастическое кино… Уверена, не тот человек Данелия, чтобы тратить столько времени и сил на это. И не только потому не нагромоздил он колоссальных сооружений, что у «Мосфильма» не было денег на декорации. Просто не нужны они ему были. Атрибуты вырождающейся могучей цивилизации придуманы остроумно и впечатляюще: контраст грандиозных возможностей с запустением, разрухой и нищетой. С одной стороны, чудо техники — межгалактический корабль, за пять секунд перемещающийся в любой конец Вселенной, а с другой — это чудо тарахтит и лязгает, как допотопный трактор, и заводится (не без помощи кувалды) гораздо дольше, чем летит. Или — есть устройство, делающее любой звук мощным и полифоничным, но сами эти звуки столь грубы и примитивны, что назвать это музыкой язык не повернется. Я уж не говорю про такую мелочь, как зубная щетка, которая вызывает интерес плюкан, но им и в голову не приходит почистить зубы. И каша-то у них, бедных, пластиковая. И живут в каких-то подземных коллекторах. И чумазые все: вода-то на вес золота! И — почему-то — за весь фильм в кадр не попало ни одного ребенка! Может, они и не рожают уже?

СКРИПАЧ — НЕ НУЖЕН?

Но самое устрашающее — это глубокое нравственное одичание. Полное обесценивание личности. И отсутствие какой бы то ни было рефлексии по этому поводу. Чудовищный цинизм и прагматизм. Возведение в культ ценностей материальных и абсолютное обесценивание духовных — вот в чем главная опасность, вот что способно обрушить любую, самую развитую цивилизацию. Авторы издеваются, сделав самым ценным предметом на Плюке кэце. Спички. И не надо, на мой взгляд, искать никакого другого смысла в этом (критики изощрялись, гадая, что имели в виду авторы — высказывались даже предположения, что спички — наркотик для плюкан). Ложность, мнимость, иллюзорность приоритета ценностей материальных — вот что они имели в виду. Не зря же рефреном через весь фильм проходит — «Скрипач не нужен!». Вплоть до того, что Гедевана катапультируют и оставляют на растерзание оцелоппам. Ну не нужен им Скрипач, поскольку никакой материальной выгоды он принести не способен, только топливо да еду на него зря переводить! А сами плюкане такими же ненужными представляются для жителей Альфы…

Но, как всегда, Данелия не оставляет зрителя без надежды. Как всегда, жалеет и любит своих героев. И самое интересное в фильме — отношения плюкан и землян.

Критики в свое время сочли недостаточно мотивированным поведение дяди Вовы и Гедевана, дважды отказывающихся от возможности вернуться на Землю ради того, чтобы спасти Би и Уэфа сначала от пожизненного эциха, потом от оранжереи. Но разве не достаточный довод для приличного землянина: «Ну не могу я так, понимаешь? Они же из-за меня там сидят». Да нормальный человек, даже если он сгоряча сдаст на живодерню бродячего шелудивого пса, порвавшего ему штаны, места себе не найдет, пока, охолонув, его оттуда не вытащит. Всю жизнь себе не простит, если этого не сделает. А тут — люди все же. И есть в них все-таки еще не до конца атрофировавшиеся человеческие чувства. И вообще, некие примитивные представления об осмеиваемой ими порядочности все же сохраняются — ведь решаются они на рискованный полет через Альфу, чтобы использовать единственную возможность «положить» землян на их планету, и, хочется верить, не только ради совсем уж эфемерной надежды получить кучу кэце. В любом случае, финал — когда равнодушно разминувшиеся было в толпе дядя Вова и Гедеван, вдруг одновременно присев перед снегоуборщиком с мигалкой, вспоминают друг друга и смотрят в небеса, откуда доносится до них «жалостливое» «Мама, мама, что я буду делать», вызывает смех сквозь слезы. Жалко нам инопланетных простодушно-коварных, обделенных любовью пройдох — привыкли мы к ним, что ли?

Данелия — актерский режиссер. И работа не только основного актерского квартета (пара землян — Станислав Любшин в роли дяди Вовы, Леван Габриадзе в роли Скрипача и пара плюкан в исполнении Евгения Леонова и Юрия Яковлева), но и исполнителей ролей эпизодических заслуживает отдельного смакования.

Пожалуй, никто, кроме Данелии, не изобретал нового языка. Первая попытка была в сценарии «Джентельменов удачи» (1981, вместе с Викторией Токаревой), там были слова вполне знакомые, но употребленные в ином качестве — этакий новый блатной сленг, невинный и смешной. К примеру, «нехороший человек — редиска». «Пасть порву», «моргалы выколю» — словечки полетели в народ, и не помню случая употребления этих выражений всерьез — только в шутку. Здесь же задача стояла намного сложнее — надо было выдумать совершенно новый язык. В нем почему-то оказалось очень много слов с буквой «Ц». Пепелац — сразу и пепел, и плац — нечто громоздкое и претенциозное. А представитель власти оцелопп (анаграмма от «полицай») рифмуется, конечно же, с остолопом, только еще дико амбициозным и наглым!

И НА ПЛЮКЕ БУДУТ ЯБЛОНИ ЦВЕСТИ!

Все творчество Данедии для меня делится теперь на «до» и «после» «Кин-дза-дза». Может, потому, что это был рубеж между «советским» и «постперестроечным» кино. Возникают в его картинах новые герои, новые жизненные реалии, гротесково подсвеченные и вполне узнаваемые. И хотя лишь в одном из четырех — «Насте» (1993) — был применен собственно сказочный прием (добрая фея в образе сварливой старухи на велосипеде, которой Настя помогает добраться до дому, исполняет два ее заветных желания, превращая сначала из «золушки» в «принцессу», а потом — обратно), все они — по сути, добрые и сердечные сказки про хороших людей, которые не становятся хуже от того, что мир вокруг них не очень-то к добру располагает. Не возьмусь докапываться до механизма смешного в картинах Данелии, но чаще всего, на мой взгляд, юмор рождается у него на стыке драматизма и эксцентрики. Например, когда по городу бронетранспортер прет платформу с военным оркестром и хором, и под гром литавр звучит торжественно и мощно: «Вот возьму и по-ве-ешусь, труля-ля…» Или когда идет ко дну суденышко с громким именем «Фортуна» (2000), и капитан остается на мостике, решив погибнуть вместе со своим кораблем. Но в самый патетический и душераздирающий момент, когда вода ему доходит уже до подбородка, процесс погружения прекращается — судно легло на дно. Он по-прежнему актерский режиссер и по-прежнему открывает новые дарования, например, Полину Кутепову, главную героиню «Насти» и «Орла и решки» (1995). А главное, что он, как и раньше, верит в святое бескорыстное братство людей, какими бы барьерами ни разделяли их межзвездные пространства, государственные границы или социальное положение, в дружбу, в любовь, в очарование нестандартной личности и победу добра над злом. Как в сказке.