Сьюзи Чарнас - «Если», 1998 № 01

Я загрузил в память передатчика свое послание: «Привет! Вы тут? Просьба ответить. Привет! Есть кто-нибудь?» Текст пошел на всех частотах, используемых для призыва о помощи. Когда она, то есть они ответят — вернее, ЕСЛИ ответ прозвучит, — датчик частоты зафиксирует сигнал и оповестит меня.

Трудно было рассуждать здраво: свет, лившийся неизвестно откуда, и странные пейзажи сводили с ума. Стоило мне закрыть глаза, как небывалые картины заполоняли меня, всасывали в себя. Я чувствовал, что превосхожу размерами целые планеты; а в следующее мгновение превращался в карлика меньше булавочной головки. На периферии моего зрения что-то раздражающе помигивало.

Переутомление, вот и все. Это просто усталость. Я заполз в пузырь, улегся и мгновенно отключился.

Когда я проснулся — сколько же времени прошло? — На передатчике помаргивал индикатор записи сообщения. Видимо, оно пришло накануне «вечером»… На мое послание ответили!

Ответ состоял всего из трех слов, сказанных женским голосом: «Я здесь. Жду».

Лия опять ушла. Может, она вообще не спала? Я снова включил приемник. Пусто. Впрочем, не совсем: я засек несущую волну. Сообщений на ней уже не было, но сама волна оставалась, словно кто-то, уходя, оставил включенным передатчик. Этого хватало для пеленга. Я зафиксировал его, стер буфер и включил сканер на запись новых радиограмм. Потом схватил омнибластер и портативный приемник и побежал спасать оставшихся в живых.

Судя по направлению, мне надо было спуститься на уровень-другой. Было огромной удачей, что расположение лагеря выживших обеспечило прямое прохождение радиоволн. В обеих точках своего спуска я оставил по маяку — необходимая предосторожность. Хотя заблудиться я не мог: пейзаж был незабываемым, он буквально светился в моем воображении.

Еще один спуск.

Я увидел примерно то, что и ожидал, — цилиндр из сияющей многослойной фольги, превращенный с помощью титановых распорок в подобие палатки, с параболической антенной, направленной в ту сторону, откуда я появился. По счастью, антенна уцелела в катастрофе. Фольга отражала пейзаж, поэтому сама палатка не казалась чужеродным объектом, а была просто еще одной причудливой структурой среди многих. Я крикнул, надеясь услышать ответ. Мне показалось, что кто-то слабо отозвался.

Палатка походила на саму планету: я преодолевал один за другим слои сморщенной фольги, тонкие, как паутина. Внутри меня ждал все тот же свет, не имеющий источника.

Ее голос был одновременно знакомым и чужим; я знал его всю жизнь — и никогда в жизни не слышал. Прозвучали почти те же слова, которые я слышал по радио:

— Я жду тебя.

Слова застряли у меня в горле. На глаза навернулись слезы. Я не мог говорить. Она ждала, спокойно глядя на меня; ее непоколебимое спокойствие только усиливало мое смущение. Я вдруг понял, что неподобающим образом возбужден, и отвел глаза. Только этого не хватало! Вдруг она заметила? Что она подумает? Давно ли она здесь?

— Я… — Заминка. — Здравст… Привет! Меня зовут Дэвид Тинкерман.

— Да, конечно. — Улыбка. — Дэви Тинкерман. Я ждала тебя.

Мы не могли быть знакомы, и тем не менее я каким-то образом ее знал. Меня никто не называл «Дэви» лет с восьми. Внезапно меня осенило: она была приходящей нянькой у меня, восьмилетнего, когда мы жили… Где? Мне не удавалось вспомнить дом. Казалось, ее имя вот-вот всплывет из глубин памяти. Господи, как же я мог забыть? Я, восьмилетний мальчишка, был ослеплен ею, безнадежно влюблен. Сколько ей было — пятнадцать? Тогда я даже боялся к ней приблизиться, но все равно поклялся, что вырасту и женюсь на ней, чтобы вечно ее любить; она тогда не засмеялась, а согласно кивнула и обещала подождать.

Сколько лет я не вспоминал ее?

Передо мной стояла уже не девочка-подросток. И все же… Ей следовало выглядеть гораздо старше меня. Видимо, все дело в растяжении времени. Наверное, она воспользовалась первой же возможностью, чтобы улететь в космос, — всего через пару лет после переезда моих родителей — вечно они переезжали! Сколько с тех пор минуло лет — двадцать, тридцать?

— Сколько ты тут пробыла? — спросил я.

— Час. Десять лет. — Она пожала плечами. — Или миллион. Время здесь не играет большой роли. Минута — это вечность. — Она улыбнулась, заставляя трепетать мое сердце. — Я рада, что ты меня нашел, Дэви. Я всегда тебя ждала.

Мы шли к пузырю и болтали обо всем. Она следовала за мной, совсем близко — так, что ее дыхание касалось моей шеи. Я недаром шел впереди: так я скрывал от нее свой восторг. Я говорил ей о годах, которые мы потеряли, о том, как получилось, что я отправился в космос, о проектах, в которых я участвовал, о гордости, которую испытывал, когда дело моих рук обретало способность к полету. Но сколько я ни говорил, сколько ни изливал душу, ни разу не упомянул Лию. В этом не было беды: я был уверен, что девушка все знает. У нас еще будет время наговориться, рассказать друг другу о прожитых жизнях. Я был уверен, что Лия и девушка почувствуют взаимную симпатию и подружатся.

Когда показался пузырь, я остановился, вытянул руку и обернулся.

— Вот здесь мы и…

Позади меня никого не оказалось.

— После катастрофы осталась женщина, — убеждал я Лию. — Она выжила. Я с ней повстречался. Я ГОВОРИЛ с ней, Лия!

— Конечно.

Я не мог ее убедить. Она даже не заинтересовалась моим рассказом. Когда я вернулся, возбужденно крича о найденной мною девушке, Лия едва подняла глаза.

— Я размышляю о теории информации, Тинкерман. Вернее, фантазирую. Эти кристаллы нашпигованы гигантским объемом информации. Кажется, я уже об этом говорила. Но, кажется я начинаю понимать, как к ней подступиться. Правда, я еще в самом начале…

— Да пойми ты, Лия! Представь, я с ней знаком! Она улетела в космос, когда я был еще ребенком.

— Невероятно, Тинкерман. Просто мозги набекрень. — Я вообразил, будто она отвечает на мои слова, а не продолжает раздумывать о своих кристаллах. — Конечно, Тинкерман… Знакомая, говоришь?

— Ну да! Она…

Лия взяла кристалл и повертела его в пальцах.

— Как ее зовут?

— Ее? Она…

Лия посмотрела на меня. Впервые после возвращения я удостоился ее взгляда.

— Ты сказал, что знаком с ней. Как ее зовут? Раз ты с ней знаком, то должен знать ее имя.

Я открыл рот и снова его закрыл. Конечно, я знал ее имя, просто почему-то не мог вспомнить.

— Я размышляю о теории информации, Тинкерман, — повторила Лия. То, что собеседник не ответил на ее вопрос, нисколько ее не смутило. — Ты когда-нибудь думал об этом?

— О чем? — со вздохом спросил я.

— «Черная дыра» поглощает информацию. Тебе это известно.

— «Черная дыра» заглатывает все! Ну и что?

— Да, но в особенности информацию. Поглощает вещество, излучает немного энергии. Но вот с информацией проблемы…