Лино Альдани - Библиотека современной фантастики. Том 5. Антология фантастических рассказов

— Это дьявольские штуки! — воскликнул Мюнх, вскакивая с кресла. Снимки упали на пол.

Балич наклонился. Поднял снимки, потом медленно подошел к монаху и взял его за руку.

— Успокойся. Можешь мне поверить: в том, как были получены эти снимки, нет ничего сверхъестественного и тем более дьявольского.

Мюнх немного смутился, но отступать не собирался.

— Сатана мог специально воспользоваться письмом к приору.

— Ты думаешь, дьявол выкрал письмо, убрал старый текст в дописал содержание договора? В таком случае это был бы документ, подделанный сатаной, а стало быть, грош ему цена!

На лице Мюнха отразилась неуверенность.

— Может, это сделал сам Грюнштейн?

— Зачем? Он вполне мог составить документ на другом пергаменте.

Монах беспокойно поежился, но не ответил. Некоторое время оба молчали.

— Так, может быть, ты все-таки согласишься, что этот цирограф фальшивый?

Мюнх медленно поднял глаза на Балича и вдруг словно под влиянием новой мысли воскликнул:

— Нет! Не поддавайся видимости, господин! Сатана умеет ослепить нас! Все так… как я сказал! Дьявольская штука… Не тогда содеянная, а сейчас, когда ты, делал эти снимки. Я знаю, на что он способен! Разве он не мог это письмо написать сейчас?… Чтобы посеять сомнение… в твоей и моей душе…

— Исследования показали, что письмо к священнику было написано четыре века назад.

— Ты молод и легковерен… Принимаешь видимость за истину. Ты не знаешь сатаны и его коварства. Подумай как следует… и ты поймешь свою наивность.

— Подумаю, — кивнул Балич.

У него не осталось никакого желания продолжать разговор с человеком, столь чуждым ему. Кама была права: это человек не больной, и, однако, его мышление не способно вырваться за пределы заклятого круга понятий четырехвековой давности.

— Ну, мне надо идти. Доктор Дарецкая скоро вернется, — сказал Балич, прерывая затянувшееся молчание.

— Ты хотел, господин, поговорить со мной об аде, — напомнил Мюнх.

— Я имел в виду цирограф. Но не только… — добавил Балич быстро, так как разочарование, отразившееся на лице монаха, подсказало ему одну мысль. — Хотя… Ты не устал?

— Нет, господин, я внимательно слушаю.

— Как инквизитор и специалист по дьявольским делам, ты, видимо, хорошо знаешь, как выглядит сатана? Ты читал множество книг, в которых рассуждают об этом предмете, да и ведьмы и чародейки, наверно, не раз говорили об этом во время «следствия»?

— Говорили, — подтвердил Мюнх, кивнув головой.

— Так почему ты сам, брат Мод, когда тебя захватили эти обитатели ада, а также несколько раньше, когда ты сжигал алхимика Матеуса, видел вместо дьяволов в их обычном образе только, как ты говоришь, летающих пауков?

— Сатана… может принять любой образ. Ты же это знаешь, господин.

— Ну, хорошо. Но почему никто до этого, кроме тебя, их не видел в таком облике?

— Видели и другие… Добрые жители Кондовихта… и отцы ордена и братья… и даже отроки видели!

— Правда. Но раньше никто дьявола в таком обличье не видел?

— Черт может принять облик любой погани…

— Но уверен ли ты сейчас, когда уже видел различные машины, автоматы, которые явно сделаны не сатаной, Что это были черти? Можешь ли ты поручиться, что те летающие чудища были злые духи, а, скажем, не машины?

— Не строили люди тех «машин»… Это не машины… а если даже… Сатана может принять и образ машины!

— Слушай, Мод. Кама говорила тебе, что обитаема не только наша Земля? Ты видел изображения планеты Марс? Очень далеко от Земли, в глубинах неба существуют иные солнца и иные земли, возможно, более древние, чем наша… Возможно, там живут мудрые существа, которые создали эти машины много веков назад! Церковь уже в прошлом веке перестала отвергать такую возможность, — добавил он, чтобы ликвидировать сомнения доктринального характера.

— Я слышал. Это не умещается в голове… Но Кама говорила… Значит, так может быть… Я не возражаю…

— Ты еще говорил, что когда тебя захватили и заперли в пустой белой келье, внутри так называемого «гриба», то больше ты уже этих пауков не видел?

— Не видел. Но мук моих это не уменьшило… На стенах знаки-призраки появлялись… пытались искушать…

— Именно это меня и интересует. Эти стены могли быть попросту большим экраном, наподобие того, который установлен здесь, в зале. Что это были за знаки?

— Разные. Круги, треугольники, зигзаги… улитки какие-то дивные… Но это вначале… Потом были картины… Словно бы среди неба черного был я подвешен… Горы какие-то, долины… А чаще всего дивы адские, желтые и красные… на пламя похожие. Чудовища мерзкие… красные, желтые, иногда коричневые и, черные… Стопалые лапы ко мне протягивающие… Страшные картины! Воистину адские. Но я молился и крестом святым защищался… тогда они исчезали.

— И часто возвращались эти видения?

— Нет, господин. Сила молитвы и имени божьего велика. Им пришлось оставить меня в покое.

— Значит, эти изображения появлялись только вначале?

— Да, господин. Только вначале. Потом, когда я начал чертить на стенах знаки муки господней, они уже больше не появлялись.

— Чем ты чертил кресты?

— Крестом своим. А то и просто перстом… И стоило мне начертать один крест, как тут же появлялось множество таких же.

— Интересно. А ты не пытался чертить надписей?

— Пытался, господин! — подтвердил Мюнх живо. — Имя спасителя нашего Иисуса Христа и Божьей матери. И те надписи тоже они повторяли. Даже потом… когда я уже писать перестал.

— Ты думаешь, дьяволы могли чертить знаки креста и имя Христово?

— То могли быть знаки, господом данные.

— А если это были не посланцы ада, а существа из другого, неизвестного нам мира, прибывшие на Землю в странном корабле, который ты называешь грибом? Может быть, не зная человеческого языка, они пытались вступить с тобою в контакт и для этого повторяли знаки, которые чертил ты?

— А она тоже так думает?

— Кто?

— Кама Дарецкая.

Балич почувствовал, как в нем закипает злость: когда же, наконец, этот человек научится мыслить самостоятельно?

— Не знаю, что думает Кама, — ответил он, пожимая плечами. — Если хочешь, спроси у нее сам.

— Я спрошу, господин… как только она вернется.

— А если она подтвердит мои предположения, то ты готов будешь поверить, что так оно и было?

— Да. Готов.

— Ты так высоко ценишь ее мудрость?

— Не только мудрость, господин. Она святая!

Ром невольно прыснул. Правда, тут же взял себя в руки, но было уже поздно.

— Смеешься, господин? — прошептал Мюнх с обидой в голосе. — Почему ты смеешься?

— Нет, ничего. Ничего. — Балич пытался замять инцидент.

— Скажи, почему? — все настойчивее напирал монах. В его глазах появились злые искорки.