Журнал «Если» - «Если», 2001 № 11

Кряхтя, старейшина выбрался из кресла. Голова его тряслась.

— Попытаюсь… А вы попытайтесь уложиться в три дня. Потом… потом я ничего не обещаю. Вот так вот…

И вышел, шаркая.

— Беда в том, что нам понадобится куда больше трех дней, — кусая губы, произнесла Мелани, — если только мы ничего не придумаем…

— Сейчас рвать на куски пленницу нет смысла, — обронил Бранд. — Он не отреагирует.

— Вот именно. Вместо страсти он демонстрирует всего-навсего легкую заинтересованность. А нам нужна настоящая страсть, такая, чтобы за ней голос разума и слышен не был…

— Не уверен, что у мирмикантропов есть разум в нашем понимании, — буркнул Бранд.

— Господи, Бранд, очнись! Какое еще понимание? — Мелани подалась вперед. — Что есть разум? Способность принимать решения при нехватке данных? На это иногда способна и кошка. Умение ставить задачи? Приличный компьютер сделает это лучше нас с тобой. Осознанный контроль над собой? Тогда Стаха следует немедленно посадить в клетку с табличкой «не дразнить». Чувство юмора? Тогда Геору Шнайдеру не место среди нас, да и с тобой не все ясно… Мы понятия не имеем, что такое разум, Бранд, да нам, к счастью, и не нужны строгие определения. Требуется лишь подавить разум инстинктом, только и всего.

— С этим-то мы и не справились…

— ПОКА не справились, — поправила Мелани. — Думай, Бранд, думай.

— Когда мне говорят «думай», — криво ухмыльнулся Бранд, — я думаю только о том, что обязан думать, а в результате не думаю больше ни о чем.

— Тогда не думай ни о чем.

— Понял… Приступаю.

Несколько минут он молчал. Затем вздохнул:

— Пойдем сначала, а?

— Пойдем.

— Мы попытались превратить одного мирмикантропа в женщину, а другого — в мужчину. В какой-то степени нам это удалось. Но откуда следует, что между ними обязательно должна возникнуть симпатия?

— Да, собственно, ниоткуда, — пожала плечами Мелани. — Разве только из того факта, что других кандидатур просто нет. Не с людьми же… — Ее передернуло.

— Допустим, возникновение симпатии, а затем и бурной страсти между ними, в принципе, возможно, — продолжал Бранд. — Значит, мы что-то делаем не так или не учитываем каких-то факторов… Ты уверена, что они не могут общаться телепатически?

— Экранировка абсолютная.

— Ладно… Мы меняли длительность наших сеансов и время между ними. Мы вправе были ожидать, что после длительного перерыва он… ну, затоскует, что ли. Этого не произошло, так? По-моему, мы топчемся где-то рядом… черт, не могу сформулировать… Не хватает раздражителей?

— Тебе кофе или водки? — деловито спросила Мелани.

— Не мне. Мирмикантропу. Мы транслируем ему изображение и звук. Для человека этого хватило бы, но у них иная социальная организация и, соответственно, иные способы коммуникации. Да и фантазия, я думаю, победнее. Так… осязание отпадает… Как ты смотришь на то, чтобы протянуть между их камерами кишку и качать туда-сюда воздух?

Мелани подняла бровь.

— Феромоны?

— Угу. Главное, по этому каналу они не смогут договориться о взаимной координации действий, зато почувствуют состояние друг друга. Феромонных сигналов, в сущности, очень немного: «не дрейфь, я свой», «боюсь», «уйди прочь», «готов к спариванию» и еще несколько. Информативность их колоссальна именно в сочетании с иными способами коммуникации, в нашем случае со зрением и слухом. Попробуем?

— Чем черт не шутит…

Пленник встрепенулся, чуть только струя теплого воздуха из клетки пленницы коснулась его ноздрей. Возле энцефалоскопа радостно пискнула Мелани. Мирмикантроп рванулся, силясь разорвать путы… и обмяк. Прошел час, потянулся другой.

— По-моему, он спит, — зло бросил Бранд. — Гаденыш над нами издевается.

— Он не спит, — возразила Мелани. — У него биотоки бодрствующего. Но ему все равно, понимаешь? Мы пробудили в нем всего лишь всплеск интереса, не больше. Один короткий всплеск.

Через час сеанс повторили. На этот раз Мелани не отметила никакой реакции. Пленник узнал, что где-то поблизости от него содержится самка, а не бесполая рабочая особь. Он принял это к сведению на уровне сознания и только. Расшевелить глубинные инстинкты не удалось.

Проще было бы руками раскачать скалу.

Слова «активная фаза» давно вертелись на языке. Первым их произнес Бранд.

— Не пора ли?..

— Я надеялась, что до этого не дойдет, — с тяжким вздохом призналась Мелани. — Убить мирмикантропа — это одно, это со всем нашим удовольствием. От иллюзий насчет святости любой жизни они нас давно излечили, но… Пытать, мучить — совсем другое дело. При их низкой чувствительности к боли кому-то из нас придется очень постараться… — Ее передернуло. — Ты сумеешь?

— А разве есть иной выход? — Бранд скорчил злую гримасу. — Придется суметь. А тебе, кстати, придется ассистировать. Извини, больше я здесь никому не доверяю, разве что Ираклию, но у него слабое сердце… Ты выдержишь?

Мелани оглянулась по сторонам, словно ища кого-нибудь, кто мог бы ее заменить. Затем кивнула.

— Тогда начнем прямо сейчас. Для начала — плеть?

— Зря потратим время — им плеть, как слону дробина. — Мелани покачала головой. — Для начала электроток, Бранд. И иглы, иглы под ногти… — Она вдруг истерически захохотала. — Пошли! Пошли скорее, не то я струшу и сбегу…

Невыспавшийся и злой, Стах сидел в центральной аппаратной, еще и еще раз осматривая ближайшие окрестности Цитадели — все ли чисто? нет ли где следов присутствия человека?

Следы, конечно, были. Разве может человеческая колония не наследить по всей округе? За тридцать-то лет! Никоим образом не может. Людям время от времени надо выходить на поверхность, детям медицина предписала дважды за период пульсации принимать натуральные солнечные ванны, чтобы не росли анемичными да рахитичными, — как будто нельзя обойтись искусственным ультрафиолетом! Нельзя, видите ли. Папаши-мамаши готовы часами драть глотки за право малышни побегать по траве, а Мелани их поддерживает: мол, необходим разумный компромисс между требованиями безопасности и насущными потребностями колонии. Вот ей — компромисс! Сколь отвратна человеческая самонадеянность: ура, мы нашли планету-убежище, мы хорошо спрятались, до нас доберутся не скоро… Вот вам — не скоро! И нет бы зарядить антигравы и слетать на выгул куда-нибудь подальше от Цитадели — норовят найти лужайку поближе, траву топчут, костер однажды разожгли, как троглодиты! Теперь, понятно, костров не жгут и небось ругают себя на все корки, а оставь вдруг враги планету в покое — надолго ли хватит осторожности? Через год начнется то же самое, если не хуже… Глупцы! Ослы! Добровольные мишени!

Можно сколько угодно делать вид, будто вон ту тропинку к ручью, по которой сейчас топает грузный лесной увалень, протоптали одни лишь животные, а выжженный в траве круг — вовсе не кострище, а след от удара молнии. Можно даже уговорить себя поверить в это. Беда в том, что чужаки не поверят.