Филип Дик - Лейтесь, слёзы...

— А ты их и впрямь ненавидишь, — сказал Ясон.

— Да. — Хильда кратко кивнула. — И ты тоже. — Она на миг приостановилась, поворачиваясь к нему лицом. — Ты знаешь, что твоему проклятому голосу уже крышка; знаешь, что держишься только на волне прежней славы, которой тебе уже не видать. — Затем она улыбнулась. С неожиданной теплотой. — Разве мы не стареем? — спросила она громче, перекрывая гул и взвизги фанатов. — Вместе? Как муж и жена?

— Сексты не стареют, — возразил Ясон.

— Да-да, — сказала Хильда. — Конечно-конечно. Еще как стареют. — Протянув руку, она тронула его волнистые волосы. — Давно ты их подкрашиваешь, милый? Год? Три года?

— Забирайся-ка лучше в градолет, — быстро сказал Ясон, направляя ее вперед и выводя из здания на тротуар Голливудского бульвара.

— Заберусь, — буркнула Хильда, — если ты мне сейчас как надо верхнее си возьмешь. Вспомни, когда ты последний раз…

Ясон буквально затолкал ее в градолет, втиснулся следом и повернулся помочь Элу Блиссу закрыть дверцу. Считанные мгновения спустя они уже летели прямо в сплошь затянутое тучами ночное небо. В гигантское светящееся небо над Лос-Анджелесом, яркое, будто в полдень. А вот как все выходит для нас с тобой, подумал Ясон. Для нас обоих, в любой момент прошлого, настоящего и будущего. Все всегда будет так же, как теперь. Потому что мы сексты. Мы двое. Неважно, знают об этом где надо или нет.

А ведь там не знают, подумал он, наслаждаясь слабой иронией этой мысли. Знание, которым они вместе обладали, оставалось неразделенным. Ибо так все и было задумано. Так все и оставалось — даже теперь, после того как выяснилось, что дело не выгорело. Дело обернулось скверно — по крайней мере, с точки зрения разработчиков проекта. Великих ученых мужей, которые, казалось, продумали все как надо — и все ни к черту. Тогда, сорок пять прекрасных весен тому назад, когда мир был юн, а капли дождя еще липли к недавно сгинувшим японским вишням в Вашингтоне, что в округе Колумбия. Когда запах весны витал и над благородным экспериментом. Недолго, впрочем, витал.

— Давай слетаем в Цюрих, — вслух предложил Ясон.

— Я слишком устала, — отозвалась Хильда. — По крайней мере, то местечко меня утомляет.

— Наш дом? — Ясон даже не поверил. Хильда сама его для них выбрала, и многие годы они временами там укрывались — в особенности от фанатов, которых Хильда так ненавидела.

Хильда со вздохом сказала:

— Дом. Швейцарские часы. Хлеб. Булыжные мостовые. Снег на холмах.

— На горах, — поправил Ясон, все еще испытывая некоторую обиду. — Ну и черт с тобой, — добавил он. — Без тебя поеду.

— Еще кого-то снимешь?

Ясон никак ее не понимал.

— Ты что же, хочешь, чтобы я еще кого-то снял? — поинтересовался он.

— Будь ты проклят с твоим магнетизмом. С твоим шармом чертовым. Ведь ты любую девчонку на планете можешь в ту большую латунную кровать затащить. Только не потому, что ты такой герой, когда там оказываешься.

— Господи, — вымолвил Ясон с отвращением. — Опять двадцать пять. Вечно у тебя эти выкрутасы. Причем за самые сумасбродные ты больше всего и цепляешься.

Повернувшись к нему лицом, Хильда серьезным тоном произнесла:

— Ты сам знаешь, как выглядишь — даже теперь, в твои годы. Ты красив. Тридцать миллионов людей едят тебя глазами по часу в неделю. И вовсе не твое пение их интересует — нет, твоя неисправимая физическая красота.

— То же можно сказать и про тебя, — язвительно заметил Ясон.

Он вдруг остро почувствовал усталость и затосковал по покою и уединению, что лежали там, неподалеку от Цюриха, безмолвно дожидаясь, пока они с Хильдой снова туда вернутся. Порой казалось, их дом хочет, чтобы они в нем остались — и не на одну ночь или даже неделю, а навсегда.

— Я не выгляжу на свой возраст, — сказала Хильда.

Он взглянул на нее мельком, затем присмотрелся внимательнее. Копна рыжих волос, бледная кожа с редкими веснушками, выразительный римский нос. Крупные и глубоко посаженные фиалковые глаза. Хильда была права — она не выглядела на свой возраст. Конечно, в отличие от него она никогда не подключалась к видеофонной сети транссексуального контакта. Да и сам Ясон делал это редко. Так что на крючок он еще не попал, и последствия в виде мозговых нарушений и преждевременного старения его пока что не ожидали.

— Ты чертовски привлекательная особа, — проворчал он.

— А ты? — спросила Хильда.

Этим его было не пронять. Ясон знал — вся его харизма по-прежнему при нем. При нем та сила, что была вложена в его хромосомы сорок два года назад. Да, волосы заметно поседели, и он их подкрашивал. Тут и там появились несколько морщинок. Тем не менее…

— Пока у меня есть голос, — сказал Ясон, — все у меня будет в порядке. Я буду иметь все, что захочу. Ты ошибаешься на мой счет — это из-за твоей секстовой отчужденности, твоей заветной индивидуальности. Так называемой индивидуальности. Ладно, если не хочешь лететь в тот дом под Цюрихом, куда ты тогда вообще хочешь отправиться? К себе домой? Или ко мне?

— Я хочу выйти за тебя замуж, — отозвалась Хильда. — Чтобы не было твоего дома и моего дома, а был наш общий дом. Я брошу петь, рожу трех ребятишек, и все они будут похожи на тебя.

— Даже девочки?

— Все трое будут мальчики, — сказала Хильда.

Ясон нагнулся и поцеловал ее в нос. Хильда улыбнулась, взяла его за руку и тепло похлопала по ладони.

— Сегодня вечером мы можем отправиться куда хочешь, — сказал он глубоким басом — уравновешенным, уверенным, почти отеческим; обычно ничто не действовало на Хильду так успокаивающе, как этот тон. И все-таки, подумал он, я от тебя уйду.

Хильда этого боялась. Порой во время ссор, особенно в цюрихском доме, где никто не мог их услышать и вмешаться, Ясон подмечал на ее лице этот страх. Мысль о том, чтобы остаться в одиночестве, давила на Хильду — это понимали и она, и Ясон. Страх этот постоянно присутствовал в их совместной жизни — но только не в жизни публичной. Подлинно профессиональные артисты, в той жизни они всегда и полностью держали себя в руках, всецело руководствуясь разумом. Какое бы раздражение и отчуждение они друг к другу ни испытывали, подобно двум хорошо отлаженным машинам они действовали в мире очарованных ими зрителей, авторов восторженных писем, шумных поклонников. Даже откровенная ненависть не способна была этого изменить.

Впрочем, настоящей ненависти между ними быть не могло. Слишком уж много между ними было общего.+

Слишком многое они друг у друга черпали. Даже такой чисто телесный контакт, как сидение бок о бок в градолете марки «роллс», дарил им счастье. До тех пор, по крайней мере, пока этот контакт не был ничем нарушен.

Потянувшись во внутренний карман своего сработанного по спецпошиву пиджака из настоящего шелка — одного, быть может, из десяти во всем обитаемом мире, — Ясон достал оттуда упаковку подлинных государственных банкнот! Громадная сумма, спрессованная в толстенькую пачечку.