Филип Дик - Распалась звязь времен...

В два часа он поднялся по некрашеным ступеням крутой лестницы кейтельбейновского дома и позвонил.

— Входите, мистер Гамм, — сказала миссис Кейтельбейн, открывая дверь.

За ее спиной Рэгл смутно видел собравшихся. В основном это были женщины, одетые в цветастые платья. Но было и несколько худосочных, неопределенного вида мужчин. Они смотрели на него во все глаза, и он понял, что ждали только его. Теперь можно было начинать занятия. «И здесь то же, — подумал Рэгл. — Самая главная фигура». Но удовлетворения это ему не приносило. Тут не было того единственного человека, которого он хотел бы видеть… Правда, он почти не рассчитывал, что Джуни Блэк будет здесь.

Миссис Кейтельбейн провела его к своему столу, тому самому — тяжелому, старому деревянному письменному столу, который они с Вальтером выволокли из подвала. Рядом со столом стоял специально приготовленный стул, с которого Рэгл был бы всем хорошо виден.

— Прошу вас, — сказала миссис Кейтельбейн, жестом приглашая его сесть. — Вот ваше место.

Ради торжественного случая миссис Кейтельбейн приоделась. На ней была длинная широкая шелковая юбка и белая блузка с пышными кружевами. Этот костюм напомнил Рэглу школьные выпускные балы или выступления мелодекламаторов.

Рэгл сел на стул.

— Перед тем как вам начнут задавать вопросы, — сказала миссис Кейтельбейн, — я хочу рассмотреть некоторые важные проблемы гражданской обороны, чтобы больше к этому не возвращаться. — Она любезно дотронулась до руки Рэгла. — Ведь сегодня на нашем занятии впервые присутствует знаменитость.

Улыбаясь, она уселась за стол и постучала карандашом, призывая всех к порядку.

Неопределенного вида мужчины и цветастые женщины стали успокаиваться. Разговоры смолкли. В большой комнате были заняты только первые ряды складных стульев, расставленных Вальтером. Сам Вальтер сидел в конце комнаты, около дверей. На нем были широкие брюки, свитер и шейный платок. В знак приветствия он официально поклонился Рэглу.

«Надо было надеть костюм», — подумал Рэгл. Он явился в рубашке с короткими рукавами и чувствовал себя не совсем удобно.

— На прошлом занятии, — сказала миссис Кейтельбейн, складывая на столе руки, — был поднят вопрос о неспособности наших противовоздушных служб перехватить все ракеты в случае полномасштабного неожиданного нападения противника на Америку. Вопрос поставлен правильно. Вполне понятно, что невозможно сбить все ракеты. Определенный процент достигнет цели. Это ужасно, но это правда. И мы должны смотреть правде в глаза и действовать соответственно.

Мужчины и женщины — они все до удивления были на одно лицо — приняли унылый вид.

— Если разразится война, — продолжала миссис Кейтельбейн, — мы встретимся с невообразимыми бедствиями. Жертвами станут десятки миллионов людей. Города, превращенные в руины, радиоактивные осадки, зараженные посевы, необратимо нарушенный генофонд будущих поколений. Произойдет катастрофа, подобной которой мир еще не видел. Все денежные средства, получаемые от налогоплательщиков, выделяемые нашим правительством на нужды безопасности, которые кажутся нам сейчас непомерным бременем и выбрасыванием денег на ветер, окажутся каплей в море по сравнению с этой катастрофой.

«Все правильно говорит», — подумал Рэгл.

Он вообразил себе смерть и страдание… заросшие тоскливыми сорняками развалины городов… ржавый металл и торчащие из пепла бесформенные кости. Все безжизненно, беззвучно.

Внезапно всем своим существом он почувствовал надвигающуюся смертельную опасность. Она подошла вплотную. Она существует. Она придавливает к земле.

Рэгл издал непроизвольный булькающий хрип и откинулся на спинку стула.

Миссис Кейтельбейн остановилась. Все одновременно посмотрели на Рэгла.

«Я бездарно трачу время, — подумал он. — Газетные головоломки… Какое это имеет отношение к действительности?»

— Вам нехорошо? — спросила его миссис Кейтельбейн.

— Я… все нормально, — ответил Рэгл.

Одна из женщин подняла руку.

— Слушаю вас, миссис Ф., — сказала миссис Кейтельбейн.

— Если Советский Союз выпустит свои ракеты массированно, увеличится ли процент попаданий наших противоракетных установок, использующих термонаводящиеся головки, в ракеты противника по сравнению с тем, если ракеты будут пускаться малыми группами последовательно? Из того, что вы говорили на прошлой неделе…

— Вы очень хорошо сформулировали вопрос, — сказала миссис Кейтельбейн. — Действительно, мы можем израсходовать все наши ракеты, предназначенные для перехвата ракет противника, в первые часы войны и только после этого обнаружить, что план противника сводился не к достижению победы одним-единственным ударом, как это сделали японцы при Перл-Харборе, а путем последовательного нанесения ряда слабых ударов в течение длительного периода времени.

Поднялась рука.

— Пожалуйста, мисс П., — сказала миссис Кейтельбейн.

Из общей безликой массы поднялось что-то столь же безликое и произнесло:

— Может ли Советский Союз позволить себе ведение продолжительных военных действий? Разве во время Второй мировой войны нацисты не столкнулись с тем, что их экономика была не в состоянии возмещать потери тяжелых бомбардировщиков, которые они несли при круглосуточных налетах на Лондон?

Миссис Кейтельбейн повернулась к Рэглу:

— Возможно, мистер Гамм ответит на этот вопрос?

В первый момент Рэгл не понял, что обращаются к нему. Он только увидел, что миссис Кейтельбейн кивает в его сторону.

— Простите? — сказал Рэгл.

— Расскажите нам о последствиях для нацистской армии потерь в тяжелых бомбардировщиках, — повторила миссис Кейтельбейн. — Во время налетов на Англию.

— Я служил на Тихом океане, — сказал Рэгл. — Прошу прощения… Я ничего не знаю о европейском театре военных действий.

Он никак не мог припомнить хоть что-нибудь из событий в Европе. Да и вообще… в нем сейчас жило одно-единственное ощущение: ощущение близкой опасности. Оно вытравило все остальные мысли и чувства, опустошило его.

«Что я здесь делаю? — думал Рэгл. — Мне нужно быть… А где мне нужно быть? Идти по загородной дороге с Джуни Блэк, расстилать подстилку на горячем, сухом, поросшем пахучей травой склоне холма, под лучами ласкового солнца… Нет, не то. Неужели и с этим покончено? Пустая оболочка, лишенная содержания. Солнце — в действительности — не светит, день — в действительности — не теплый, а холодный, серый, с моросящим дождем. И все покрыто, пропитано остывшим пеплом… Трава исчезла. Остались только почерневшие, обуглившиеся стебли… Пруды с зараженной водой…»

Он бежал за ней по голому, безжизненному склону холма. Она растворялась, исчезала… «Белая хрупкая крестовина, поддерживающая огородное пугало — скелет с налепленной на него плотью. Скалящийся, с пустыми глазницами. Сквозь них виден весь мир. Я смотрю сквозь эти глазницы. Изнутри. И вижу пустоту. Такую же, как внутри глазниц».