Андрей Морголь - Арсенал эволюции

дверного проема недоверчиво таращилась на мои сложнейшие

диагностические манипуляции.

— Надо спуститься вниз, встретить — у вас же домофон до сих пор не

работает.

— Ах, ну да, точно. Конечно, Арсенчик.

Я незаметно скривил презрительную рожу. Еще раз назовет меня

Арсенчиком — и квартира достанется более дальним родственникам соседа!

Арсенчик, тьфу ты! Меня от подобной модификации всего аж

передергивает. Да я, случалось, шикарнейших женщин из-за такого

обращения с моим именем бросал, не задумываясь (ну, было один раз,

правда, после пары заводных коктейлей). То ли дело меня называют на

работе — Арсенал! Гордо, мужественно, да и одноименный футбольный клуб

сам по себе солидный — не какой-нибудь там «Шинник».

Мария Федоровна зашуршала на выход, а я остался один на один с

умирающим Палычем. Смотреть на его изможденное мучениями лицо было

грустно и скучно, поэтому я решил включить телевизор — в субботу утром

обязательно должны были крутиться какие-нибудь жизнеутверждающие

мультики.

Пока я прикидывал, входит ли пульт в комплектацию моего

ровесника-телевизора, Палыч издал громкий душераздирающий хрип и

замолк. Я внимательно уставился на него, пытаясь вспомнить, чем живой

человек внешне отличается от мертвого. Старик лежал тихо, грудная

клетка перестала вздыматься, и все его тело неподвижно обмякло. Уже

отработанным движением я схватил его запястье, но как ни старался,

ниточки жизни нащупать не удавалось. Тут же вспомнилось, как в одном

фильме в похожей ситуации мужика вернули с того света мощным ударом в

грудину. Замахнувшись, я прикидывал, в какое место вмазать, чтобы

завести мотор старика. Но вдруг он открыл глаза и уставился на меня!

Такого фокуса от соседа я никак не ожидал. Пришлось резко проделывать

трюк из другого фильма, почесывая затылок замахнувшейся для удара

рукой.

— А-а… Э-э-э… Леонтий Павлович, а мы уж думали, что вы помирать

собрались... — Да, ситуация сложилась не самым приличным образом. —

Племянница ваша Мария Федоровна «скорую» вызвала, меня вон привела.

Сейчас врачей внизу встречает.

— А, Арсений. — Голос Палыча был очень слабым, едва слышным. —

Послушай, я чувствую — у меня совсем мало времени. Помнишь, я

рассказывал тебе, как летом сорок третьего попал в другую галактику, в

совсем другой мир, когда забрел в немецкую лабораторию? Мы тогда Оршу

освобождали... — Ничего себе, старик опять взялся за свое! — Там, в

ином мире, был погреб среди чистого поля. Я в него зашел и попал в

фашистскую засаду, помнишь? — Ну да, старик рассказывал что-то

подобное, посему я утвердительно кивнул. — У меня тогда еще две

гранаты были, я со страху, когда в них кидал, с первой чеку забыл

сорвать. Зато вторая рванула так, что у меня уши заложило, а фашистов

на куски разнесло, даже трупов не осталось! Помнишь, я говорил, что

были там рыцарские доспехи: меч как у японцев, щит, шлем, латы?

Говорил?

— Говорили, Леонтий Палыч, говорили... — Нашел что рассказывать

перед смертью — сказки!

— А то, что меч тот я с собой унес, — этого я никому не говорил… —

Голос его становился все тише, и звуки Палыч издавал с явным усилием.

— Этот меч — он здесь… то есть в подвале… я его спрятал… Там, коробка…

с двойным дном… ключ на рогах… Маше скажи… пусть продаст… он дорогой…

должен быть… не подведи… — Сосед шумно выдохнул и направил взгляд

сквозь меня. Зрачки старика медленно расширились, и, по-видимому,

фраза «не подведи» стала последней в его жизни.

В эту же минуту с дежурными соболезнующими лицами в квартиру вошли

два работника «скорой» в сопровождении кудахтающей Марии Федоровны.

Они поздоровались со мной, вежливо сместили в сторону, светанули

Палычу в глаза фонариком, чуть-чуть пощупали его в области шеи,

удовлетворенно покивали друг другу — мол, не зря их вызвали — и

принялись расспрашивать нас, как все произошло.

Вяло отвечая на вопросы медиков, я отчего-то задумался о слабости

человеческого разума. Ведь непонятно, почему некоторые люди вдруг

спонтанно и начисто забывают свои личные данные, имена, родственников

и время, в котором живут, а другие бродят непроглядными вечерами по

темным подворотням, потому что неодолимое осеннее обострение гонит их

искать очередную невинную жертву. Кто-то не выдерживает и секунды в

закрытом лифте, а кто-то, непонятно по какой причине, ловит кураж

белой горячки и крушит все вокруг. Хотя нет, сорокаградусная причина

последнего как раз-таки ясна.

Но вот Палыч: откуда в его несчастной лысой башке вылезли эти

воспоминания о другой галактике, погребе, фашистах, доспехах? Какая к

черту коробка с двойным дном в подвале? «Ключ на рогах» — что он этим

хотел сказать? Бред!

Занятый этими размышлениями, я начал плавно погружаться в то

состояние, из которого недавно меня так бесцеремонно выдернула Мария

Федоровна. Врачи допрос уже закончили, теперь деловито заполняли

какие-то свои писульки. Разгоняя сон, я встряхнул головой, кое-как

выразил соболезнования своей новой, почти полноправной соседке и,

сославшись на усталость, направился домой. Мария Федоровна

поблагодарила за помощь и задерживать больше не стала. Провожать тоже,

но ее можно понять — такая сложная задача сейчас перед ней стояла:

плакать или радоваться?

А в коридоре я наткнулся на неожиданность: слева от входных дверей

висели рога! Обычные рога, по форме смахивающие на оленьи, наличием

которых так хвастаются подвыпившие хозяева своим гостям, рассказывая,

как сами подстрелили их первичного носителя. Традиционно на этих

боевых трофеях висят шапки, шарфы, зонты или обанкротившиеся

неудачники. Я даже удивился, что не заметил этого элемента декора с

самого порога. Не эти ли рога имел в виду сбрендивший Палыч? Ну-ка,

ну-ка… Воровато осмотревшись, я запустил руку наверх и действительно

что-то нашарил. В ложбинке, на основании, от которого выходили

ответвления, лежала связка из двух ключей — один был стандартным, от

персонального подвального помещения, как и у всех жильцов, а вот

второй представлял собой странноватый металлический огрызок явно

кустарного производства. Сонливость внезапно куда-то улетучилась. В

голове неоновым свечением настойчиво запульсировала шальная мысль: «А

вдруг?!»

Я втихаря выскочил из квартиры соседей, кубарем ломанулся вниз по

лестнице, остановился на полпути и рванул обратно — к себе домой, за

фонариком. Насколько я знал, в подвале испокон веков лампочки

вкручивали по большим праздникам, а выкручивали на следующий же день,