Роберт Мак-Каммон - Жизнь мальчишки (Том 2)

- Карл, постой! - крикнул я.

Мальчик оглянулся на бегу. На мгновение я заметил его бледное лицо, перепуганные глаза, в которых блеснул загнанный лунный свет. Мне показалось, что он не добежал даже до опушки леса. Его просто не стало, как будто никогда не было.

Беспокойно скуля, Рибель снова принялся кружить по клетке, мучительно волоча за собой искалеченную лапу. Время от времени он смотрел на лес с тоской и любовью, которых я не мог больше вынести. Я остановился перед дверью загона. Задвижка в моей руке была холодна.

Рибель был моей собакой. Моей собакой.

На заднем крыльце вспыхнул свет. Заспанный отец спросил:

- Кто это тут кричал, Кори?

Торопливо выкручиваясь, я ответил, что услышал, как кто-то возится в мусорных бачках. События последних недель лишили меня возможности свалить всю вину на Люцифера, потому что несчастная обезьянка погибла. В начале октября ее выследил и застрелил из дробовика Джазист Джексон. Заряд крупной дроби буквально разнес Люцифера в клочья. Люцифер, видите ли, повадился лакомиться спелыми тыквами с участка Джексонов. За тыквами ухаживала жена Джазиста, и тот не смог простить такое ночному грабителю. Я сказал, что в наших бачках, наверное, хозяйничал опоссум.

Утром за завтраком я не смог проглотить ни кусочка. В школе мой сандвич с ветчиной так и остался нетронутым. Дома за обедом я долго ковырял вилкой бифштекс, но так и не решился его отведать. Мама пощупала ладонью мой лоб.

- Голова нормальная, температуры нет, - сказала она, - но вид у тебя все равно какой-то скислый. Что с тобой, Кори? Мама всегда говорила "скислый", на манер южан.

- Как ты себя чувствуешь?

- Хорошо, - ответил я. - Кажется.

- В школе все в порядке? - спросил отец.

- Да, сэр.

- Брэнлины больше не пристают?

- Нет, сэр.

- Но что-то все-таки случилось, верно? - продолжила допрос мама.

Я ответил им молчанием, говорить было нечего. Родители читали мои мысли с такой же легкостью, как проезжающий по дороге читает сорокафутовый транспарант "ПОСЕТИТЕ РОК-СИТИ".

- Хочешь поговорить?

- Я...

Подняв голову, я поглядел на нашу старую кухонную люстру, такую уютную и привычную. За окном на улице стояла темень. Ветер шелестел ветвями вязов, лик луны скрылся за облаками.

- Я натворил тут кое-что, - продолжил я, торопясь выговориться прежде, чем слезы стиснут мне горло и зальют щеки, - кое-что плохое.

Я рассказал родителям, как вымолил для Рибеля жизнь и прогнал от него смерть и как теперь об этом сожалею. Я поступил необдуманно и дурно, потому что смерть для Рибеля, страдавшего от невыносимых ран, стала бы избавлением. Если бы я запомнил Рибеля таким, каким он был, веселым и игривым, с радостными блестящими глазами, так было бы лучше для всех, а теперь мне осталось лишь полумертвое тело, в котором теплилась жизнь лишь благодаря моему эгоизму. Мне было жаль, что все так вышло, я хотел бы повернуть время назад, но это было не в моей власти. Я поступил дурно, и теперь мне было ужасно стыдно.

Пальцы отца все крутили и крутили чашку с кофе. Это помогало ему сосредоточиться, разобраться во всем, все разложить по полочкам, когда о стольком нужно было подумать.

- Я понимаю тебя. - Никаких других слов я не ждал от него с большим восторгом. - К счастью, в этом мире нет ничего такого, что нельзя исправить. Все, что для этого нужно, это наше желание. Хотя иногда это дается с большим трудом. Иногда для того чтобы исправить ошибку, нужно многим поступиться, вытерпеть боль, и тем не менее ты все равно должен сделать это, потому что иного пути нет.

Взгляд отца остановился на мне.

- Ты знаешь, что нужно сделать? Я кивнул:

- Нужно отвести Рибеля обратно к доктору Лизандеру.

- Я тоже так думаю, - кивнул отец.

Мы решили, что на следующий день так и сделаем. Той же ночью, в поздний час, я достал кусок гамбургера, который припас для Рибеля. Этот гамбургер порадовал бы всякую собаку. Я от души надеялся, что Рибелю понравится мясо, но он только понюхал гамбургер и снова, отвернувшись, уставился в лес, будто дожидаясь кого-то, кто вот-вот должен был оттуда появиться.

У моей собаки с недавних пор появился другой хозяин. Я немного посидел вместе с Рибелем, ежась на холодном ветру, пронизывавшем до костей и его, и меня. Где-то в глубине горла у Рибеля зарождался и умирал тихий скулящий звук. Я гладил его по голове, и он позволял мне делать это, но на самом деле находился где-то далеко. Я вспоминал, каким он был веселым щенком, сколько в нем было безудержной энергии, как неутомимо гонял он желтый мяч с маленьким колокочьчиком внутри. Я вспоминал, как мы частенько гонялись друг за другом и, как истинный джентльмен-южанин, Рибель всегда уступал победу мне. Я вспоминал, как мы вместе летали летом над холмами. Все это теперь хранилось лишь в моей памяти, но, несмотря на это, было гораздо правдивей самой правдивой правды. Я поплакал. Да что там, я ревел как корова.

Потом, поднявшись на ноги, я повернулся к лесу.

- Ты здесь, Карл? - спросил я. Конечно, никто не ответил мне. Карл всегда был очень стеснительным мальчиком.

- Я согласен отдать тебе Рибеля, слышишь, Карл? - сказал тогда я. - Ты слышишь меня?

Ответа не было. Но Карл слышал меня, я знал это точно.

- Можешь прийти и забрать его, слышишь, Карл? Я хочу, чтобы у Рибеля был настоящий хозяин, которого он будет любить.

В ответ тишина. Молчаливая, внимательная тишина.

- Рибель любит, когда его чешут за ухом, - продолжил я. - Карл? - снова позвал я. - Ты ведь сумел пережить тот пожар, верно? И выжил? А Рибель.., он тоже станет таким, как был раньше?

Только шелест ветра в ответ. Шелест ветра - и все, больше ничего.

- Я ухожу, - сказал тогда я. - И больше сегодня не буду выходить.

Сказав это, я оглянулся на Рибеля. Он не сводил взгляд с леса и время от времени тихо вилял хвостом.

Я вернулся в дом, тщательно запер за собой дверь и выключил на крыльце свет.

Далеко за полночь меня разбудил счастливый лай Рибеля. Я не стал подниматься с кровати, потому что знал, что увижу, если выйду на заднее крыльцо и взгляну на собачий загончик. Лучше пускай они познакомятся друг с другом наедине, я не стану их беспокоить. Я перевернулся на другой бок и снова погрузился в сон.

На другой день, когда мы снова приехали к ветеринару, отец и доктор Лизандер позволили мне немного побыть с Рибелем. Они знали, что нам нужно попрощаться. Он облизал мне лицо своим холодным языком. Я погладил его по изуродованной голове и почесал за остатками уха, понимая, что это не может продолжаться вечно. Доктор Лизандер уже приготовил форму, которую нужно было подписать, прежде чем все будет кончено, и отец держал наготове ручку, которой я должен был поставить свою решительную подпись.

- Отец? - спросил я. - Рибель ведь мой пес? Мой отец все понял.