Джордж Макдональд - Лилит

Где она была? Была ли она хоть где-то? Была ли она когда-то где-то, кроме закоулков моего воспаленного мозга?

- Однажды я умру, - подумал я, - и тогда, прямо со своего смертного одра, я отправлюсь ее искать! И если не найду, я пойду к Отцу и скажу так: "Если ты не можешь помочь мне, я молю тебя, пусть меня не станет!"

Глава 44

ПРОБУЖДЕНИЕ

На четвертую ночь мне показалось, что я заснул, и этой ночью я проснулся по-настоящему. Открыл глаза и, несмотря на царящую вокруг темноту, понял, что нахожусь в Палате Мертвых и что все, случившееся со мной с тех пор, как заснул здесь, было сном, а сейчас я впервые проснулся. "Наконец-то!" - сказал я в душе, и мое сердце запрыгало от счастья. Я повернулся и увидел - Лона стояла рядом с моей кроватью, дожидаясь меня! Я никогда не терял ее! Она лишь ненадолго исчезла из моего поля зрения! Верно, не стоило мне так горестно ее оплакивать!

Как я уже сказал, было темно, но я видел ее: она не была частью этой темноты! Ее глаза светились тем же светом, что и глаза Матери всех живущих, и такой же свет исходил от ее лица, и не только от лица, но и от одежды, наполненной светом ее тела, теперь десятикратно усиленным силой воскресения; она сияла белоснежно-белым светом и сверкала. Она ложилась спать девочкой, а проснулась женщиной, вполне созревшей для настоящей жизни. Я протянул к ней руки и понял, что я в самом деле живой.

- Я проснулась первой! - сказала она с удивленной улыбкой.

- Да, моя любовь, и разбудила меня!

- Я только смотрела на тебя и ждала, - ответила она.

Свет свечи упал на нас из темноты, и через несколько минут Адам и Ева, и Мара оказались рядом с нами. Они приветствовали нас негромким пожеланием доброго утра и улыбками: они привыкли к таким пробуждениям!

- Я надеюсь, ваши сны были приятными! - сказала Ева.

- Не очень, - ответил я, - но очнуться от них было блаженством!

- Это только начало, - ответила она, - вы ведь только что проснулись!

- Он наконец-то облекся в Смерть, которая суть сияющие одеяния самой Жизни, - сказал Адам.

Он обнял Лону и меня, мгновение-другое испытующе посмотрел на принцессу и похлопал по голове леопардиху.

- Я думаю, мы не скоро теперь встретимся с вами, - сказал он, взглянув сначала на Лону, затем на меня.

- Нам снова придется умереть? - спросил я.

- Нет, - ответил он, улыбаясь той же улыбкой, что сияла и на лице Матери всех живущих, - вы умерли для того, чтобы вернуться к жизни, и больше умирать вам не придется; вы можете только остаться мертвыми. Умершего однажды так, как мы умираем здесь, покидает все мертвое. Теперь вы будете только жить, все, что вы должны сделать, вы сделаете во всю силу и достойно. Чем больше вы будете жить, тем полнее будет ваша жизнь.

- Но не устану ли я когда-нибудь жить изо всех сил? - спросил я. - Что, если мне когда-нибудь не хватит сил жить полной жизнью?

- Для этого нужно только желание, а силы у вас будут! - сказала Ева. В настоящей жизни нет ничего такого, отчего можно устать. Сама жизнь хранит и образует нас. Те, кто не умирает, умирают многократно, и мертвы все время, и становятся все мертвее и мертвее, и никогда не прекращают умирать, а здесь все стремится вверх, все - любит, и все - счастливы.

Она остановилась и улыбнулась так, словно говорила: "Я мать, а ты мой сын; мы понимаем друг друга и нам нет нужды прощаться".

Мара поцеловала меня в лоб и радостно сказала:

- Я говорю тебе, брат мой, все будет хорошо! Когда тебя спросит об этом кто-то еще, скажи: "То, что будет когда-нибудь хорошо, уже сейчас хорошо!"

Она коротко посмотрела на меня, и я подумал, что это значит: "Но он мне, наверное, не поверит!"

- Теперь ты знаешь обо мне все! - закончила она, Улыбнувшись улыбкой своей матери.

- Я понимаю тебя, - ответил я, - ты глас вопиющего пустыне, который кричал до тех пор, пока не явился Креститель. Ты пастух, чьи волки приводили домой удивительных овец до того, как наступит холод и стемнеет!

- В один прекрасный день мои труды подойдут к концу, - сказала она, - и тогда я возрадуюсь радостью великого пастуха, который послал меня.

- Всю ночь напролет утро было рядом, - сказал Адам.

- Я слышу шум крыльев. Что это? - спросил я.

- Это парит Тень, - ответил Адам, - здесь есть кое-кто, кого он считал своей собственностью! Но она пришла к нам и никогда больше не вернется к нему.

Я обернулся затем, чтобы посмотреть на лица моей матери и моего отца и поцеловать их до того, как мы уйдем: но их кровати были пусты, если не считать Малюток, которые с бесстрашием любви воспользовались их гостеприимством! На мгновение опустошающий душу ужас посетил меня, и я отвернулся в сторону.

- Что с тобой, сердце мое? - спросила Лона.

- Места, где они лежали; они пусты - и это пугает меня, - ответил я.

- Они давным-давно встали и ушли, - сказал Адам, - они поцеловали тебя перед тем, как уйти, и прошептали: "Приходи скорее".

- А я не слышал их и ничего не почувствовал! - прошептал я.

- Как ты мог их услышать - издали, из своего мрачного дома? Ты ведь думал, что снова оказался в том страшном месте! А теперь ступай и найди их... А твои родители, дитя мое, - добавил он, обращаясь к Лоне, - должны прийти и найти тебя сами!

Приближался час нашего ухода. Лона подошла к матери, которая когда-то убила ее, и нежно поцеловала, а затем спряталась в объятия отца.

- Этот поцелуй вернет ее на дорогу к дому, моя Лона! - сказал Адам.

- А кто были ее родители? - спросила Лона.

- Мой отец, - ответил Адам, - и ее отец тоже.

Он повернулся и вложил ее руку в мою.

Я преклонил колени и кротко поблагодарил всех троих за то, что они помогли мне умереть. Лона тоже встала на колени рядом со мной, а они, все трое, стояли над нами.

- Тише! Я слышу солнце, - сказал Адам.

Я прислушался: оно действительно вставало с тысячекратно повторенным шумом десяти тысяч трепещущих где-то вдали крыльев; с ревом расплавленного, раскаленного далекого (в миллионах и миллионах миль от нас) мира. Его приближение предварялось нарастающим хором сотен дрожащих струн.

Все трое посмотрели друг на друга и улыбнулись, и эта улыбка поднялась к небесам тремя распускающимися цветками, вознося благодарение за это чудесное утро. Улыбкой светились их уста и их лица, а затем сияние распространилось по их телам, и те светились сквозь одежды. Но еще до того, как я успел сказать: "Смотрите, как они изменились!", Адам и Ева уже предстали передо мной ангелами Воскресения, а Мара - Магдалиной у гроба. Лицо Адама сияло, а Ева держала в руках покрывало, которое сверкало и разбрасывало искры света окрест.

Снова пронесся стонущий порыв ветра.

- Слышишь? Это его крылья! - сказал Адам, и я понял, что говорит он не о тех крыльях, на которых прилетело утро.

- Это летит к своей гибели великая Тень, - продолжил он. - Несчастное создание, вечно он вне себя, и нет ему покоя!