Георгий Гуревич - На прозрачной планете

Треножник одиноко возвышается над равниной. Сошин настоял, чтобы ограничиться вопреки правилам одной–единственной скважиной. И Мустабеков, мастер–бурильщик, подвижной бакинец с маленькими усиками, говорит, разводя руками:

— Десять лет работаю, никогда не слыхал, чтобы на новом месте бурили одну скважину. Восемьсот девяносто метров бурить, да? А восемьсот девяносто первый уже не надо бурить, скажи пожалуйста?

— Каждая скважина стоит сотни тысяч, — возражает Сошин. — Для того и изобретался подземный рентген, чтобы экономить эти сотни тысяч.

Бурение началось в конце августа. Пройдя поверхностные рыхлые пески, скважина углубилась в коренные породы. Вместе с Сошиным студенты приходили на вышку несколько раз в день. Они рассматривали шлам — обломки разбуренной породы, и керны — аккуратные каменные цилиндры, извлеченные из скважины. И как приятно было каждый раз убеждаться, что аппарат не подвел! Как радостно видеть воочию те самые минералы, которые темными пятнами мелькали на экране!

Все шло именно так, как предсказывал Сошин. Под слоем песка лежали обломочные породы, образовавшиеся из скатившихся с гор камней. В песках бурильщики дважды встречали водоносный слой. Это была не та вода, которую они искали, а соленые грунтовые воды. Всякий раз Сошин предупреждал метров за двадцать, и опытные мастера быстро справлялись с водой, преграждая ей путь цементным раствором. Довольный Мустабеков говорил, расплываясь в улыбке:

— Всегда бы с таким геологом работать!

Под песками и глинами начались известняки. Бурильщики извлекали из скважины чистые, светлые, похожие на сахар ноздреватые колонки. А на двести пятидесятом метре попалась даже прослойка угля. Но прослойка была очень тонкая, сильно засоренная глиной. Добывать здесь уголь не имело никакого смысла.

Потом пошел плотный красноватый песчаник. Виктор знал, что красный цвет — признак сухого пустынного климата. Значит, и в те времена здесь была пустыня. А в промежутках приходило море или болота (уголь возник в болоте, известняк — в море). Может быть, еще через миллионы лет опять придет море. Впрочем, теперь уже не придет само собой. Отныне только человек на земле распоряжается морями и пустынями.

400… 410… 420 метров! Результаты работы бурильщиков ежедневно вывешивались на доске у культбудки. И не только свободная смена, но и чабаны из окрестных совхозов приходили справляться, как подвигается многообещающая скважина.

600… 610… 620! Студенческая практика закончилась, наступил месяц, предназначенный для отдыха. Можно было поехать в Крым или на Кавказ, полежать у ласкового моря или же в Москве посидеть на диване с книгой в руках. Но Елена и Виктор медлили. Им хотелось дождаться воды…

850… 860… 870… С каждым часом напряжение возрастало. Проверочная съемка указывала все ту же цифру — восемьсот девяносто метров. Но на такой глубине аппарат мог ошибиться на несколько метров. Сошин сам затруднялся, не мог указать верхнюю границу водоносного слоя, нижняя вычислялась точнее, там начинался гранит. Итак, победы можно было ждать каждый день, каждую минуту, даже сейчас, когда Виктор сидел такой грустный над раскрытым дневником.

Хлопнула наружная дверь. Неужели нашли? Вот всегда так у Виктора: самое интересное он упустит.

Кто–то грузно ступил на крыльцо, приоткрыл дверь. В щели показалось знакомое лицо — круглое, смуглое, чернобровое.

— Посиживаешь? — спросил Рахимов. — А где начальник твой? Веди–ка его сюда на расправу!

— Что случилось, товарищ Рахимов? Начальник на вышке. Я сбегаю позову.

— Ах, на вышке? Значит, он знает, что там дошли до гранита?

— До гранита? Не может быть!

Сердце у Виктора замерло. Он хорошо понимал, что означает «дошли до гранита». Дошли до гранита — следовательно, встретили кристаллический фундамент, осадочные — рыхлые и растворимые породы кончились; никакой воды не будет и быть не может.

Виктор выскочил на крыльцо.

Но Сошин уже возвращался в будку.

— Как оправдываться будешь? — встретил его Рахимов.

— Скважина не дошла до проектной глубины, — быстро ответил Сошин. — Надо бурить.

— Гранит бурить?

— Да, гранит.

— Я же говорил тебе, — сказал Рахимов с упреком, — говорил тебе, чтобы закладывать сразу четыре скважины! Видишь сам: попал на слепое место и опорочил все дело. Сысоеву мы десять скважин разрешили.

— Каждая буровая стоит сотни тысяч, — возразил Сошин. — Для того и построен аппарат, чтобы экономить эти сотни тысяч.

— Экономия, конечно, — согласился Рахимов. — Но ведь скважина не луч света. Вильнет в сторону — и мимо. Знаешь, как они под землей идут иногда: винтом, штопором закручиваются. Отклонение крохотное, а ошибка в тридцать метров.

— Я проверял вчера, — упрямо сказал Сошин. — Вода на глубине восьмисот девяноста метров. Сейчас до нее шесть метров.

Рахимов покачал головой. Уверенность Сошина и сердила его и восхищала.

— Ну, хорошо, хорошо, — сказал он. — Тогда я посылаю нарочного на Нефтяную Гору. — Одолжим там алмазную коронку. Будем валять дурака — бурить гранит… на твою ответственность.

— Беру! — сказал Сошин не задумываясь.

11

Только через два дня бурильщики сменили коронку, скважина пошла вглубь. И в тот же день к вечеру бур дошёл до заветной глубины — восьмисот девяноста метров.

Результата ждали каждую минуту. Виктор и Елена решили ночевать в культбудке, чтобы не упустить момент торжества. Сошин тоже не ушел спать, осталась вся дневная смена бурильщиков, приехали инженеры с Нефтяной Горы. Даже скотоводы, прослышавшие о воде, привязали своих коней у задней стены. Народу набилось полным–полно. Время от времени какой–нибудь доброволец отправлялся на вышку, чтобы вернуться с кратким сообщением: «Подвигается».

К полуночи неожиданно зафыркала за дверью машина. Приехал Рахимов вместе с Сысоевым. На лице соперника Сошина застыло многозначительное выражение: «Я с самого начала был уверен, что ничего хорошего здесь не будет». А Рахимов, покровительственно похлопав Сошина по плечу, сказал во всеуслышание:

— Ты не падай духом. «Первый блин комком», — как говорят у вас на Севере. Я тебя поддержу в обкоме и в Совете Министров. Полное право имеешь еще девять скважин испортить… как он, — кивок в сторону Сысоева.

— Я вижу кто–то другой пал духом, — улыбнулся геолог.

Рахимов подмигнул понимающе:

— Ладно, ладно, я понимаю: твое дело бодриться, а мое — думать о последствиях. Как дойдешь до девятисот метров, приходи ко мне в контору, вместе сочиним письмо в трест насчет второй скважины.

Однако Рахимов и сам не ушел в контору, он подсел к Елене и сказал:

— А вы уже привыкли не спать ночью? Я сам свою диссертацию пишу по ночам.