Пол Ди Филиппо - Странные занятия

Во внешнем мире все и вся будто бы сговорились напоминать мне, кем я был и что оставил. На одном из орбитальных заводов произошла авария — сотни раненых, включая местного врача. Требовались медики-добровольцы. Я не откликнулся. Рабочие, демонтировавшие устаревший ядерный реактор, нечаянно получили чрезмерно большие дозы облучения. Исправление вреда требовало трудов многих клеткоглядов. Я приглушил звук до конца выпуска новостей.

Однажды утром я сидел в офисе один и праздно размышлял о том, что было бы, умей я воздействовать на неорганический материал, а не на одни только живые ткани. Что бы я тогда сделал? Превратил свинец в золото? Выиграл целое состояние в рулетку? Все лучше того, чем я сейчас занимаюсь.

Дверь открылась без предупреждения, и вбежала Мэгги. На лице ее явно читалась тревога.

— Доктор, думаю, вам нужно пойти немедля. Это мисс Моррелл. Со вчерашней ночи что-то случилось.

Мы вместе поспешили в ее палату, у дверей которой нас встретили рыдания Ханы. Не имея зеркала, она лихорадочно водила руками по обезображенному лицу.

Все мои труды почему-то пошли прахом. Вместо черт фарфоровой фигурки, которая вчера была почти закончена, сморщенная кожа обвисла отвратительными морщинами, завитками и складками — как будто кто-то расплавил газовой горелкой пластмассовую куклу.

— О Господи! — вырвалось у меня.

— Данные указывают на тяжелое расстройство лимфатической системы, — сказала Мэгги. — Почти как при слоновости.

Сквозь слезы, распухшими губами Хана прорыдала:

— Сделайте что-нибудь, доктор!

Но я не мог себя заставить к ней прикоснуться.

Мужчина убрал руки от моего лица.

— Кто-то потоптался по вам, как в общественном парке, — сказал он.

Это было последним, чего я ожидал услышать, когда вызвал к себе одного из коллег. Помешательство, какой-нибудь странный вирус, отравление — у меня в голове заранее выстроились сотни неубедительных объяснений. Что угодно, кроме правды.

— Что, черт побери, вы хотите этим сказать?

Он смотрел на меня с минимумом холодной симпатии.

— Именно то, что сказал. Кто-то из нас лазил в вас, как в пациента, и сами вы никоим образом не могли этого обнаружить. Забравшись в первый раз, он поставил десятки блоков вашим собственным способностям, воспрещающих коррективные меры и даже распознавание проблемы. После он получил свободный доступ ко всем вашим системам. И какую же основательную путаницу он вызвал! Очень изящная работа, одна из лучших, какие я видел. Целью было, кажется, не полностью отключить ваши способности, но скорее направить их не в то русло. Признаться, я удивлен, что вы никого не убили, так у вас все испоганено.

Я не мог поверить своим ушам. Но приходилось. Что еще это могло быть?

— Значит, это я обезобразил девушку?

— Чертовски верно. К концу ее лечения все шаги, какие вы предпринимали, имели непредсказуемый результат, как если бы вы хотели рукой почесать себе нос, а оказывалось, что поднимаете ногу.

— Вы ее успокоили и начали исправление?

— Да. И, думаю, убедил ее помалкивать о случившемся. Пришлось пообещать, что вы вернете ей плату за пребывание в клинике и компенсируете любое упущенное рабочее время.

— Хорошо. А со мной как?

— Я восстановил всё, что смог обнаружить. Теперь, когда блокада у вас в подсознании снята, с любой остаточной подчисткой вы скорее всего справитесь сами.

— Я ваш должник, — сказал я, поднимаясь, чтобы его проводить.

— Просто узнайте, кто это с вами сделал, и остановите его. Мы не можем допустить, чтобы среди нас появился ренегат.

Мне подумалось, что уж найти-то я найду.

Но как отыскать возможный ответ на вопрос «почему»?

В ту ночь, крепко обнимая спящую Дженни, я жаждал хоть какой-то уверенности. Я вошел в ее плоть, считал историю ее клеток, ища отпечатки прошлых манипуляций в масштабе общей морфологии.

И сколько ни старался, не обнаружил ни тени такого вмешательства. Дженни была именно такой, какой ее сотворила природа. Но могли я быть уверен в результате? Действительно ли мои способности восстановились? Как смогу я впредь хоть в чем-то быть уверенным?

Та ночь казалась бесконечной пещерой без выхода и безопасного угла, тело Дженни — холодным трупом, окаменевшим за миллионы лет под каплями насыщенной минералами воды.

Как зарегистрированный лечащий врач Ами Санжур я получил ограниченный доступ к информационным файлам о ней — разумеется, не к финансовой истории или сведениям о том, когда и за кого она голосовала, но в моем распоряжении были безобидные биографические данные, которые могли иметь значение для ее лечения.

Я поднял ее послужной список. В последней строке значилось «БЕЗРАБОТНАЯ». Это я и так знал. Она рассчитывала, что глубоко я не полезу, и по неведению я оказал ей такую услугу. Теперь я перешел к более ранним записям.

ПСИХОКИНЕТИК; ОКОНЧИЛА БЭННЕКЕРОВСКИЙ ИНСТИТУТ 2045; СПЕЦИАЛЬНОСТЬ: НЕВРОПАТОЛОГИЯ. ПЕРЕСТАЛА ПРАКТИКОВАТЬ В 2053 ПОЛИЧНЫМ ПРИЧИНАМ…

Вот дрянь! Но почему она меня обманула?

Я быстро просмотрел остальные ее данные, отчаянно выискивая хоть какой-нибудь мотив. Наконец я наткнулся на запись, значение которой маячило на грани моего сознания, словно бьющийся о стекло мотылек:

СЕСТРА, ЭЛИЗАБЕТ САНЖУР, ГОД РОЖДЕНИЯ 2029, ГОД СМЕРТИ 2053. ПРИЧИНА СМЕРТИ: ВНУТРЕННЕЕ КРОВОТЕЧЕНИЕ В РЕЗУЛЬТАТЕ НЕСЧАСТНОГО СЛУЧАЯ ВО ВРЕМЯ КАТАНИЯ НА ЛЫЖАХ.

Катание на лыжах. Эти два слова пробудили воспоминания, которые я так мучительно старался подавить…

Учиться на медицинском факультете было совсем просто. Науки всегда давались мне легко, я все схватывал и быстро запоминал: химия и анатомия, препарирование и работа в лаборатории — раз плюнуть. Когда тест Бэннекера дал положительные результаты, я получил твердые 4.0. Поступление в Институт было гарантировано.

Даже там в первые несколько месяцев учебы у меня не было проблем. Помню, как для начала нас посадили за колонии бактерий и небольшие подрагивающие кубики искусственной ткани, где наше любительское психокинетическое зондирование не могло причинить непоправимого вреда. Те первые вылазки в тайны живой плоти в сочетании с полным контролем над собственным телом ударили мне в голову. Я чувствовал себя Господом Богом. Когда мы были готовы, нам стали приводить больных. Мне не терпелось показать, что я умею, не терпелось лечить и исцелять, уподобившись милостивому божеству.

Не могу объяснить, откуда у меня взялось такое отвращение к загрязненным аурам тех, кто страдал от тяжелых травм или болезней. Такого я от себя не ожидал. Знаю только, что, ныряя в плоть больных раком, искалеченных, умирающих, я совершенно терялся. Забыв все, чему меня учили, я барахтался в их непомерной огненной боли, столь же никчемный, как обычный человек. Из их оболочек я выходил, трясясь, с ухающей в груди тахикардией, едва-едва проделав требуемую работу. Я пытался это скрывать, но со временем преподаватели узнали. Излечить меня не смогла никакая терапия. Институт я окончил лишь с подразумеваемым условием, что займусь биоскульптурикой.