Пол Ди Филиппо - Странные занятия

Вот почему, когда, спускаясь по склону второй сложности в Инсбруке, я увидел красивую женщину, которая лежала, скорчившись, возле ели (она тихо стонала, изо рта, жутковато окрашивая снег, бежала кровь), я просто пронесся мимо и добрался до горнолыжной базы, где уведомил местного врача, обычного человека. Но к тому времени, когда он и команда спасателей добрались к ней на вертолете, женщина уже умерла.

Я думал, никто на турбазе не знает, кто я.

Я ошибался.

Она мирно отдыхала в кровати. Когда я вошел, она села и просияла, натянув маску пустоголовости. И открыла рот, чтобы ляпнуть какую-нибудь глупость. Но что-то в моем лице, наверное, подсказало ей, что игра закончена. Ее прекрасные черты преобразились — теперь в них светилась буйная ярость, показывая нового, более свирепого человека.

— Как вы себя чувствуете, доктор Строуд? — с ядовитой злобой спросила она.

— Послушайте, Ами…

— Не марай мое имя, убийца! — выплюнула она.

Меня охватил острый гнев. Да что, черт побери, она знает обо мне и о моей жизни? Она что, думает, мне нравится жить, зная, кто я? Она почти уничтожила ту толику красоты, которую я в муках вырвал у безжалостного и преходящего мира, и все из эгоистической ненависти за то, чего я не мог изменить.

Словно прочитав мои мысли, она сказала:

— Ты мог бы попытаться ее спасти, мразь. А ты просто просвистел мимо.

Тут я утратил самообладание, и мои руки потянулись к ее горлу. Но давления я не оказал.

Во всяком случае, внешнего.

Если за неделю саботажа она изучила мое тело, то и я изучил ее за тот же срок любовной заботы. Войти в нее было так же легко, как надеть старый башмак. Я знал, что она сейчас тоже ныряет в мое тело, страстно желая меня убить. Но теперь подсознательная защита восстановлена.

Сейчас Ами узнает, на что годится ее собственная.

Я поплыл по шумным артериям Ами, направляясь к сердцу. Она остановила меня в предсердии, где взвод ярких огоньков отогнал меня лимонным огнем. Я метнулся к желчному пузырю и выжал жгучую жижу в двенадцатиперстную кишку. Прежде чем она успела меня найти, я забрался ей в легкие, уничтожая альвеолы. Там она меня нагнала, и я едва сбежал. Я понесся к ее мозгу, надеясь перегрузить синапсы. Блокада на месте: колючая проволока голубой ненависти — пришлось удовлетвориться тем, что я расшатал в челюстях зубы. По пути вниз мне удалось разорвать связку у нее в плече. Одному богу известно, что она делала со мной.

Не знаю, как долго бушевала эта битва: каждый мой удар тут же парировался. Каждый дюйм кровавой территории, который захватывал я, возвращало назад ее мастерство. По тому простому факту, что еще жив, я знал, что моя собственная защита тоже пока держится.

Наконец, по безмолвному согласию, признавая, что зашли в тупик, мы разъединились.

В свое тело я вернулся к глубокой боли. Комната закачалась, когда я с трудом поднялся с распростертого на кровати тела Ами. Руки и ноги у меня болезненно отекли, словно при водянке, и я был почти уверен, что одно колено сломано. Сил рационально каталогизировать остальной урон у меня не было. Подсознанию придется очень и очень потрудиться. Оно уже расставляло по местам антиболевые блокады.

Ами выглядела не лучше. Ее лицо было покрыто сеткой лопнувших сосудиков, одна кисть неуклюже висела с размозженного запястья: я даже не помню, что его атаковал.

И пока мы подозрительно рассматривали друг друга, нас охватило своего рода раскаяние — до нас дошел весь размах наших проступков. Два врача, связанных сентиментальной, неумолимой клятвой, почти такой же древней, как сама цивилизация, пытались убить друг друга. То, что двигало нами, испарилось — или по крайней мере утихло.

— Я мог бы устроить тебе массу неприятностей с властями, — сказал я наконец.

— А я тебе.

— Ну и что мы теперь имеем?

Некоторое время она молчала, а потом неохотно отметила:

— А ты очень неплох.

— И ты тоже, — признал я.

— Что ты, черт побери, с этого имеешь? — спросила она, обводя здоровой рукой палату и подразумевая клинику.

Я пожал плечами:

— Заработок.

Она кивнула. В прекрасных глазах ясно читался расчет.

Мне ничего не шло в голову, поэтому я предпочел не открывать рта.

И как раз, когда показалось, что молчание мучительно вот-вот взорвется — затянулось, она заговорила:

— Я тебя, Строуд, не прощаю, но…

— Да?

— …вероятно, соглашусь помогать.

Ни один редактор американских журналов научной фантастики или фэнтези не заинтересовался сиквелом к «Дрессировщику клеток», но, по счастью, рассказ нашел пристанище у проницательного и приветливого Криса Рида в Великобритании. Мне пришло в голову упомянуть тут, что и «Дрессировщик клеток», и «Цветы тела» своим существованием обязаны бесшабашным «Ангелам раковой опухоли» Норманна Спинрада — еще один ранний пример импринтинга, впечатления, какое произвело на меня замечательное произведение 1967 года.

Полагаю, конец истории просто требует продолжения карьеры доктора Строуда, но маловероятно, что я его напишу. Если автор хоть сколько-нибудь плодовит, его карьера пестрит оборванными циклами, осиротевшими из-за отсутствия интереса на издательском рынке, изменившихся устремлений автора или сочетания того и другого. У меня самого как минимум три таких ущербных цикла и со временем, наверное, наберется еще.

Все это — просто одна из составляющих странного занятия: написания художественных текстов.

Здесь, в изгнании, я понял, насколько возможно скучать по Земле.

Нет, не поймите меня неправильно. Я скучаю не по какому-то набору символов и мистических смыслов. Колыбель человечества, мир предков, большой голубой камешек на черной материи с алмазными стразами. Что за чушь! Нет, я скучаю лишь по роскоши и расточительности, по привольной жизни, которую там вел, по цивилизации и всей ее мишуре. Деньги, престиж, женщины, еда и выпивка, обтекаемые импортные машины из Бразилии, изысканные гарлемские квартиры под облаками.

Мне с трудом верится, что тогда я себя жалел. Конечно, несколько раз мне приходилось несладко. Мои промахи и ошибки, неосуществившиеся надежды, развеявшиеся мечты. Но в моей работе была своя награда (когда все шло хорошо, я мог в ней раствориться), а материальный комфорт более чем компенсировал духовные терзания. В сравнении с жизнью большинства людей моя была пикником на лужайке.

Или так кажется сейчас, с другой планеты. Планеты, лишенной всего, чего я некогда жаждал, планеты, на которой блистательное высшее общество состоит из нескольких десятков мужчин и женщин, поглощенных наукой и выживанием.

Когда становится не под силу больше выносить их бессмысленные лица (в особенности лицо одного), я просто вынужден выйти из скопления геодезических куполов и позволить стихиям оттереть с моей души часть эмоциональных мозолей.