Питер Бигль - «Если», 1996 № 07

В Камбудже, чуть в стороне от царского дворца, до сего дня сохранилась башня, полностью покрытая золотом, что было принято среди тамошних царей. В давние времена построил ее юный царь; едва приняв власть, он поторопился устроить покои себе и своей будущей царице. Но юношеская надменность и нетерпение не давали никому угодить ему: эта девушка казалась слишком простой, другая чересчур скучной, третья была достаточно красивой, но излишне бойкой на язык, четвертая не подходила по семейным соображениям, да и к тому же от нее пахло вяленой рыбой. И в результате цвет его молодости миновал в величественном одиночестве, которое — как часто указывают, — безусловно, не может заменить общества преданной жены и ее мудрости и любви, царица она или простая служанка.

Одиночество царя все углублялось — хотя он в этом не признавался даже себе — и портило его нрав. Не то чтобы он становился жесток или капризен, однако правил вялой рукой, не творя ни зла, ни добра и не имея склонности ни к тому, ни к другому. А золотая башня все пустовала, если не считать пауков и сычей, выводивших собственное потомство на маковке шпиля.

Постепенно царь приобрел привычку бродить переодетым среди собственного народа, заполнявшего улицы и базар теплыми вечерами. Ему представлялось, что подобным образом он узнает кое-что о повседневной жизни своих подданных, однако это было вовсе не так: во-первых, любой рыночный плут узнавал царя в самом хитроумном обличье, ну а во-вторых, потому что правитель по-настоящему и не хотел понимать людей.

Тем не менее камбуджийский владыка старательно придерживался своего обычая, и однажды вечером некая нищенка, грязная и невежественная, приблизилась к государю на его извилистом пути по городским улицам и спросила на вульгарном языке простонародья:

— Прости меня, господин горшечник (так был одет царь)… не скажешь ли ты мне, зачем нужна та блестящая штуковина? — И указала на золотую башню, которую царь некогда возвел, рассчитывая на скорое счастье.

Царь все же сохранил еще чувство юмора, хотя несколько мрачного и безутешного.

— Это музей, воздвигнутый в память той, которой никогда не было на свете, и я не горшечник, а хранитель его. Не хочешь ли удовлетворить свое любопытство? Мы любим гостей — башня и я.

Нищенка с готовностью согласилась, и царь, взяв ее за руку, повел через сады, насаженные его собственными руками, а потом — через высокую сверкающую дверь, ключ от которой всегда носил в кармане, хотя до того дня им ни разу не пользовался.

Царь вел нищенку из комнаты в комнату, от шпиля к шпилю, повествуя с суровой иронией о своих былых мечтах.

— А вот здесь проходили бы обеды, а вот в этой комнате властитель с женой и друзьями слушали бы музыкантов. А здесь находились бы служанки жены; а тут спали бы их дети… Впрочем, откуда могут быть дети у нерожденного? — А когда они добрались до опочивальни, царь остановился перед дверью, не желая входить, и хриплым голосом молвил: — Пойдем отсюда, там змеи и всякая хворь.

Но нищенка смело шагнула вперед и вошла в спальню с видом хозяйки, давно не бывавшей здесь, но прекрасно знающей эти покои. Царь гневно крикнул, чтобы она возвращалась, но когда гостья его обернулась (так сказал мне торговец), то увидел, что перед ним не жалкая побирушка, но великая царица, а одежда ее и самоцветы богатством много превосходят те, которыми он владел. И она сказала ему:

— Перед тобой — нагиня. Я оставила свои владения и дворец под землей из жалости и любви к тебе. Отныне — начиная с этой же ночи — ни тебе, ни мне не спать за пределами золотой башни. — И царь обнял свою гостью, ибо ее царственная краса не могла достигнуть иного; к тому же он столько лет прожил в одиночестве.

Потом, чтобы привести их радость к некоторому порядку, царь начал поговаривать о венчании, о празднествах, что продлятся не один месяц, и о том, как они вместе будут править и наслаждаться жизнью.

Но нагиня отвечала ему:

— Возлюбленный, мы уже дважды сочетались браком: в первый раз, когда я увидела тебя, и во второй — оказавшись в объятиях друг друга. Советники же, войско и всякие указы принадлежат твоему дневному миру, а не моему. Меня, моей заботы и правления требует мой собственный край, так же, как и тебя твой собственный. Однако ночью в своем уединенном мире мы будем заботиться друг о друге, и сколь радостными сделаются наши дневные труды в предвкушении ночного блаженства!..

Царь не был доволен ее словами потому, что мечтал представить своему народу долгожданную царицу и хотел, чтобы она каждый миг каждого дня находилась возле него, а потому сказал:

— Я вижу, что ничем хорошим это не кончится. Тебе надоест постоянно путешествовать между двумя мирами, и ты забудешь меня ради какого-нибудь владетельного нага, рядом с которым я покажусь метельщиком или продавцом фиников. А я пойду искать утешения от скорби у простой куртизанки, уличной певички или — хуже того — у придворной дамы и сделаюсь еще более странным и одиноким, потому что любил тебя. Неужели ты прошла весь долгий путь, чтобы наделить меня подобным даром?

Тут длинные и прекрасные глаза нагини вспыхнули, и она схватила царя за руки со словами:

— Никогда не говори мне о ревности и измене — даже в шутку. В обычае нагов хранить верность супругу всю жизнь… Можешь ли ты сказать то же самое о людях? Но, господин мой единственный, знай: если однажды настанет ночь в этой башне и ты не явишься вместе с сумерками, уже наутро ужасное бедствие поразит твое царство. Даже если ты хотя бы один раз не встретишь меня здесь, ничто не спасет Камбуджу от моего гнева. Такова природа нагов.

— Ну а если не придешь ты, если пропустишь хотя бы одну ночь, — отвечал бесхитростно царь, — я просто умру.

Тут глаза нагини наполнились слезами, и она обняла его со словами:

— Зачем терзать друг друга речами о том, что никогда не случится? Наконец-то мы вместе и дома, мой друг… муж мой.

Незачем дальше рассказывать об их счастье в золотой башне, только добавлю, что пауки, змеи и совы исчезли из нее еще до утра.

Так царь Камбуджи взял в жены нагиню, пусть она и приходила к нему лишь во тьме и только в золотую башню. Она запретила рассказывать об этом, и он молчал; но поскольку с закатом царь, забывая о всем внешнем блеске и церемониях, обо всех государственных делах, каждый вечер торопился в свою башню, слух о том, что он проводит там ночи с женщиной, распространился по всей стране.

Со временем, конечно, слухи и любопытство уступили место удивлению перед переменой, происшедшей в характере царя, потому что теперь он правил с пылкой привязанностью к своему народу; словно бы пробудившись ото сна, в первый раз осознал всю меру человеческой невинности, испорченности и страдания.