Мириам Аллен де Форд - «Если», 1996 № 09

А вам, людям будущего, я хочу сообщить новость о том, что эти обитатели ледниковой эпохи вовсе не такие примитивные, как полагают историки. Они знают, и знают абсолютно точно, что человек — венец творения. У них есть язык — фактически, два языка — есть история, музыка, поэзия, технология, искусство и архитектура. Есть религия. Есть законы. Есть образ жизни, оправдавший себя за тысячи лет. Если вы думаете, что здесь только рычат и дерутся, то вы ошибаетесь. Я могу многое рассказать вам о них — если сумею вернуться.

Но даже если это не суждено, дел у меня здесь предостаточно. Я хочу узнать их эпос и записать тексты, чтобы вы когда-нибудь их прочитали. Хочу научить их делать каяки и мосты, а может, и еще что-нибудь. Хочу завершить строительство костяного дома, которое мы начали на прошлой неделе. Хочу бродить по лесам с моими приятелями: Би Джи, Дэнни, Марти и Полом. Хочу любить Сэлли. Господи, да ведь у нее от меня могут быть и дети, и тогда я волью свои футуристические гены в генофонд ледниковой эпохи.

И я не желаю умереть сегодня в холодном и унылом доисторическом лесу, пытаясь выполнить дурацкий приказ.

Воздух становится теплее, но меня по-прежнему пробирает дрожь. Я вновь отыскиваю след, или думаю, что отыскал его, и иду на северо-восток, в лес. За спиной слышатся смех, крики и песни — там строят новый дом, но вскоре я ухожу далеко и перестаю их слышать. Нож я теперь держу в руке, готовый ко всему. Здесь есть волки, а также испуганный получеловек, который может попытаться убить меня, прежде чем я убью его.

Я начинаю гадать, какова вероятность того, что я его отыщу. А заодно и о том, сколько времени мне отведено на поиски — несколько часов, день, неделя? Чем я должен питаться? Как не отморозить ночью задницу? Что скажет или сделает Зевс, если я вернусь с пустыми руками?

Сейчас я брожу наугад. И уже не считаю себя Шерлоком Холмсом.

Сейчас я с удовольствием помог бы строить костяной дом. Наступает зима, а племя стало слишком большим, чтобы разместиться в четырех домах. Би Джи руководит строительством, Марти с Полом поют, читают стихи и играют на барабане и флейте, человек семь выполняют тяжелую работу.

— Складывай черепа нижними челюстями вниз! — кричит Би Джи, когда я пытаюсь положить челюсть в фундамент. — Нижними, тупица! Так-то лучше.

Пол отбивает на барабане радостную дробь, аплодируя мне за вторую, удачную, попытку. Марти начинает сочинять балладу о моей тупости. Все смеются, но незлобиво.

— А теперь клади хребет! — кричит мне Би Джи. Я вытягиваю из огромной кучи длинное бревно Мамонтова позвоночника. Кости в куче старые и белые, они пролежали уже немало лет и стали плотными и тяжелыми. — Ну-ка, вставь его туда, да покрепче! Плотнее! Плотнее!

Я отдуваюсь под весом тяжеленной кости, даже немного пошатываюсь, но все же ухитряюсь вставить ее на нужное место и вовремя отскочить — Дэнни и двое других мужчин уже подносят гигантский череп.

Зимние дома — хитроумные и сложные конструкции, их возведение требует истинной гениальности. Не исключено, что Би Джи в эту эпоху — лучший архитектор из всех, каких только знал мир. Он носит с собой костяную пластинку с чертежом дома и постоянно проверяет, правильно ли помощники устанавливают кости, черепа и бивни. Строительного материала у него с избытком. После тридцати тысяч лет охоты на мамонтов тут скопилось достаточно костей, чтобы построить город размером с Лос-Анджелес.

Дома получаются теплыми и уютными. Круглые и куполообразные, словно большие костяные иглу. Выложенные по окружности черепа мамонтов образуют фундамент, на который хитроумно, «елочкой», укладывают около сотни челюстей — это стены. Крышу делают из шкур, натянутых на связанные вверху изогнутые бивни. Всю конструкцию поддерживает деревянный каркас, отверстия в стенах закрывают мелкими костями и замазывают красной глиной. Вход сделан из вкопанных в землю гигантских берцовых костей. Описание дома может показаться вам несколько зловещим, но в нем есть какая-то дикая красота, а когда в него входишь, то сразу забываешь, что снаружи завывают ледяные ветры плейстоцена.

Полукочевое племя живет охотой и собирательством. Во время короткого двухмесячного лета они бродят по степи, охотятся на мамонтов, носорогов и мускусных быков, собирают ягоды и орехи, чтобы продержаться зиму. Если я правильно угадал месяц, то уже в августе становится холодно, и племя откочевывает обратно в поселок из костяных домов, попутно охотясь на оленей. Когда наступает по-настоящему плохая погода, они уже готовы переждать зиму, имея шестимесячный запас мяса, сложенный в выкопанные в вечной мерзлоте ямы. Ритмичная, упорядоченная жизнь. У них настоящая община. Мне хочется назвать ее цивилизацией. Но, выслеживая свою человеческую добычу холодным утром, я напоминаю себе, что жизнь здесь суровая и странная. Чужая. Как вы полагаете, быть может, я придумал все эти приятельские прозвища только ради сохранения собственного рассудка? Не знаю.

Если мне суждено быть сегодня убитым, то больше всего я стану жалеть о том, что так и не выучил их сакральный язык и не сумел понять длинные саги, которые поют каждый вечер. Они просто не захотели учить меня этому языку. Очевидно, чужакам его знать не полагается.

Эти саги, как сказала мне Сэлли, вобрали в себя огромный перечень всего, что когда-либо происходило. Это подлинная история их мира, летопись племени за тридцать тысяч лет, и вся она потеряна для нас, как прошлогодние сны.

Если я смогу выучить ее, перевести и записать, то через тысячи лет археологи, возможно, найдут мои записи. Я уже начал делать кое-какие заметки. Пока что скопилось двадцать табличек, сделанных из той же глины, которую племя использует для изготовления горшков и скульптур, и обожженных в той же ульеобразной печи. Делать записи маленьким костяным ножом на глиняной плитке занятие не из легких. Обожженные плитки я закапываю под выложенным булыжниками полом дома. Когда-нибудь, в XXI или XXII веке, их выкопает русский археолог и подскочит от изумления. Но об истории этих людей, их мифах и поэзии я не имею ни малейшего понятия, потому что не знаю второго языка.

Полдень наступает и проходит. Я нахожу куст с глянцевитыми листьями, среди которых висят белые ягоды. Срываю несколько штук и, поколебавшись секунду, отправляю в рот. Голод чуть-чуть отпускает.

С востока налетает резкий неприятный ветер. Сейчас сентябрь, долгая зима стремительно приближается. За полчаса температура падает на пятнадцать градусов, и я начинаю мерзнуть. На мне меховая парка и штаны, но резкий ледяной ветер пронзает их насквозь. Он срывает тонкий подсохший слой почвы и швыряет в лицо пыль. Когда-нибудь эта бледно-желтая пыль укроет тридцатиметровым слоем поселок, а вместе с ним Би Джи, Марти, Дэнни и Пола. Вероятно, и меня тоже.