Дэвид Клири - «Если», 1996 № 12

Я покачал головой.

— Ты машина, — сказал я Лопоухому.

— Что?

— Не прикидывайся идиотом. Я видел серийный номер на твоем глазу.

Он покопался мизинцем в ухе.

— Да, от тебя не скроешься, малыш. Я думаю, ты сейчас утащишь меня подальше и изжаришь весь мой запас нейронов.

— Ага, — засмеялся я, — или, еще лучше, запущу их себе прямо в кору головного мозга.

Он улыбнулся в ответ, явно считая, что отношения между нами улучшились. Так оно и было, насколько позволяла его механическая сущность. Я вовсе не протеиновый шовинист, многие годы у меня были друзья из «железа». Просто сам факт, что он — механизм, делал его восприимчивым к вирусу. Мыслитель, наверное, заразил его тоже, потому он так интересуется мною.

Прежде чем мы вернулись в брюхо Мохаммеда, я все же попытался подкрепиться, но не сумел.

Я лег спать голодным, проснулся еще голоднее. В полусне я пытался нашарить аппарат, чтобы посмотреть какую-нибудь приятную память, но тут понял, где нахожусь. Плывя к розовой заре, прозрачные фиолетовые облака с нефритовыми тенями ложились драгоценной короной на появившееся солнце. Летающие блоки под нами сияли, как полированная сталь, утренний туман стоял в каньонах между блоками. Далеко впереди возвышались горы, крутые, высокие, голые.

Чудесное утро привело меня в прекрасное настроение. Потом я увидел Лопоухого, который лежал, свернувшись, в передней части нашего отсека. Глаза его были закрыты, можно было решить, что он спит. Но палец он засунул в мыслительную коробку, которую я до сих пор не видел в нашем летательном аппарате. Лопоухий сейчас путешествовал по каким-нибудь цифровым пейзажам либо объединял в целое некие постоянные величины в n-размерном пространстве. Теперь, когда для меня не была тайной его механическая натура, он не скрывал своих занятий.

Радостное настроение пропало. Как только я подумал о механизмах, тут же снова выплыл вирус, я вспомнил о мыслителе, а затем, конечно, о двойниках. Я-то со своим должен скоро встретиться. Возможно, сегодня. Один из нас останется жить — без всяких копий, другой погибнет.

Я больше не питал иллюзий относительно того, что со своим двойником буду устраивать совместные вечеринки.

Я ощутил, как напряглась спина и свело желудок. Поднявшись, я начал разгуливать по оболочке желудка Мохаммеда.

— Прекрасно. Ты проснулся, — Лопоухий вытащил палец из коробки, на секунду сунул его в рот. — Нам нужно составить план.

— Какой? Где в следующий раз устроить твое мыслительное сафари?

— Нет, я имею в виду твою охоту за двойником. Он где-то неподалеку.

— Сомневаюсь. Он ведь похож на меня, верно? Может, он сейчас летит с одним типом в брюхе дракона над Обо-Вэлли.

— Не-еет. — Лопоухий покачал головой. — Параллелизм не может доходить до такой степени. Ты упрощаешь ситуацию. К тому же мы еще не преодолели и половины пути.

— Да?

— Мы встретимся где-нибудь в Гималаях. Нужно придумать, как привлечь его внимание.

— Полпути, — бормотал я, не глядя на Лопоухого.

Красивые облака сгорели, небо становилось желтым.

Каменные ступени, укусы ветра, скалистые горы, высота. Мы находились в Гантен-Альте, высочайшем городе мира, и я чувствовал головокружение. Лопоухий, черт бы его побрал, спешил вверх по лестнице, которая заканчивалась у входа в заполненное домами ущелье. Я упаду. Я буду лететь метров пятьдесят, если не выдержат перила, на которые я опираюсь.

— Эй! Погоди!

Я сердился на него. Не надо было кричать, от усилия голова моя сделалась точно прозрачная ледышка. Я остановился, ухватился за перила, взглянул на оставшийся далеко внизу проржавевший фуникулер.

— Ну же, шевелись!

Люди, шедшие за мной, проталкивались вперед; оранжевокожие гантенцы, невысокие, приземистые, с модифицированными для огромных легких грудными клетками. Некоторые ругали меня, но я не мог понять ни слова. Я не двигался.

— Что же ты не дотерпел до места, где можно отдохнуть? — упрекнул меня Лопоухий. Лицо его, посеченное ветром, горело, уши съежились от холода. Он пробился через толпу назад, ко мне.

— Не смог. — Я тяжело дышал. — А что если двойник обнаружит меня, пока тебя не будет?

— Вряд ли. Сейчас самое главное найти матрицу памяти и быстро соорудить ловушку.

Я пожал плечами, сил спорить не было.

Лопоухий показал на скамьи на другой стороне лестницы. Там сидели, отдыхая, туристы, по большей части длинноногие, темнокожие.

— Подожди там, я вернусь не позже чем через час.

— Ладно, — ответил я.

Он пошел вверх по лестнице, а я направился к скамейкам. Сделав два шага, я налетел на спускавшуюся сверху крепкую женщину; она чуть не сбила меня с ног, а потом обругала.

Я добрался до скамьи, сел рядом с семьей, сгрудившейся около колонки, откуда шел теплый воздух. Молоденькая женщина, почти девочка (вероятно, родители ее обладали перекрестными генами), была одета в яркую сабду, напоминавшую форму работников метро. Детишки улыбались мне и лопотали что-то совершенно непонятное.

Я дышал с трудом и улыбался в ответ. Взглянул вверх, на лестницу. Она поворачивала за триста — четыреста метров до голого растрескавшегося гранитного пика. Внизу, у подножия пика, Лопоухий уже сошел с лестницы и затерялся в толпе, огибавшей балконы и растекавшейся по узким улочкам, соединявшим смешные маленькие домики, из которых и состоял город: двадцатиметровые железобетонные конструкции, выкрашенные белым коробки, похожие на обычные блоки, разделенные на почти бесконечно малые фрагменты. Лопоухий, наверное, уже покупает время на матрице памяти: он считает, что может переделать ее (его) в транслятор и передавать информацию на отдаленные пластинки памяти. Это нелегально, неэтично, возможно, технически невыполнимо, но если бы сработало, мы бы заманили моего двойника в Гантен-Альту, а уж тут схватили бы его. Я мог бы воспользоваться своим…

В голове отдавался стук сердца: я понял, что Лопоухий унес с собою мое оружие.

Я беззащитен.

Я встал и — кровь отхлынула от головы — почти тут же плюхнулся обратно. Девушка внимательно посмотрела на меня и что-то произнесла на своем странном наречии.

Я поблагодарил. Вдохнул разреженный воздух и вернулся к лестнице. Нужно было найти Лопоухого, я не мог ждать здесь целый час. Двойник убьет меня.

— Пошевеливайся! — сказал какой-то гантенец, когда я снова влился в людской поток. Мой двойник может быть где угодно — хотя бы в этой же толпе. Возможно, именно сейчас он пристраивает снайперскую винтовку на одном из каменных балконов. Конечно, он носит свободную и длинную гантенскую сабду, и мне его не узнать…

— Эй! — из воздуха соткался мальчишка посреди узкой улочки и поманил меня короткими пальцами. Когда я выбирался из толпы, кто-то заехал мне коленом в пах, и боль придала мне проворства.