Генри Олди - Дорога

Щупальце искаженной реальности протянулось во времени и пространстве - и нащупало, притянуло, вобрало в себя кого-то. Этот кто-то - или эти кто-то - попав в Отросток, обязательно будут стремиться выжить, и Некросфера усилит их тягу к существованию, высосет и сделает своей. Она будет развиваться дальше.

- Чего ты ждешь от меня, Даймон? - тихо спросил я. - Я - скромный бес...

- Нет, - ответил он. - Ты - Пустотник.

Я прислушался. К себе.

- Во мне есть многое, - покачал головой я. - Но Зверя во мне нет.

- Это я - Зверь, - сказал Даймон. - А ты - Отшельник. Клановая линия Оити Мураноскэ - Кали Синг - Эдвард Олди - Гохэн Мияги - Саймон Трейтс Йон Ли - Анжей Вольски. Анжей Вольски - это ты, Марцелл. Может быть, ты последний Отшельник. Никто другой не справился бы со Зверем. Никто другой не выдержал бы зова Зала Ржавой подписи. Но в то же время ты - бес. Ты хочешь умереть. Это наш единственный шанс.

2

Цель вечная движенья миров вселенной - мы.

В глазу рассудка ясном зрачок мгновенный - мы.

Похож на яркий перстень летящий круг миров.

На перстне этом быстром узор нетленный - мы.

Гиясаддин Абу-л-Фатх Хайям ан-Нишапури

3

...С каждым разом я уходил все глубже и дальше. Те, которые Я Даймон называл их "перерождениями" - они ссорились, толкались, менялись местами, путая и себя, и меня... Я рождался, болел, дрался, жил, умирал да, я умирал! - вместо одной, последней личности, отданной за бессмертие, во мне оживали многие, разные - мои... И кружась в их водовороте, я хватался за призывный спасительный шелест Зала Ржавой подписи, выныривал, набирал свежего воздуха и снова уходил в поиск. Все глубже и дальше.

Когда наконец я прорвался, то не сразу понял это. Железная коробка подскочила на ухабе - я сразу вспомнил, что коробку зовут "машина" - руль ударил меня в грудь, ломая ребра, впереди за стеклом мелькнул красный заборчик с изображением землекопа, закричал сидящий рядом мальчишка, и наступила темнота.

Так повторялось много раз. Я чувствовал, что где-то здесь, совсем рядом, есть другой вариант, где руль не крошит кости, где не кричит женщина на заднем сидении, где я успею войти в водителя, успею сказать, помочь... Но машина подпрыгивала на ухабе, и все повторялось снова.

- У тебя комплекс, - сказал однажды Даймон. - Ты слишком хочешь умереть. Собственно, это и делает тебя опасным для Некросферы, но подсознательно ты выбираешь только те варианты реальности своих перерождений, которые заканчиваются гибелью. Когда мы подобрали тебя на плоскогорье Ван-Тхонг...

И он замолчал.

- Знаю, - сказал я, и он вздрогнул. - Я был грязен, безумен, небрит, и в руке у меня была сабля. Я уже вспомнил, Даймон... А вы потом обнаружили тело учителя Ли с отрубленной головой и решили, что его убил я. Кстати, совершенно правильно решили...

- Я не хотел тебе этого говорить, - хрипло сказал Даймон. - Но раз ты сам...

- Я сам. Только Отшельники знают, что когда учитель решает уйти из жизни, то лучший друг или ученик помогает ему. Учитель Ли сделал себе харакири. А я помог ему уйти без мучений. Может быть, я и не был лучшим учеником, но уж во всяком случае - единственным. А теперь давай попробуем еще раз...

И мы попробовали.

Прискакал гонец, привез известия от Кастора об успешных переговорах с Порчеными и переменах в городе. "Потом", - сказал я.

Сообщили о прибытии в Мелх освобожденной лар Леды в сопровождении настороженной Зу Акилы и невесть откуда взявшегося Эль-Зеббии, сияющего и довольного. "Потом", - сказал я.

Передали записку от Фрасимеда. "Нет завтра и вчера - есть сегодня и сейчас".

- Здравствуй, Фрасимед, - сказал я. - Но - потом.

Мы рвались в Отросток. Впервые я понял, что означают жизни Отшельника. Нет, не жизни - жизнь... И железная коробка в седой глуши времен и миров наконец перестала подпрыгивать на ухабе. И мальчишка на сиденьи рядом с водителем болтал без умолку, и женщина сзади листала яркие блестящие страницы, и спал рядом с ней смуглый горбоносый мужчина, похожий на Кастора.

И наконец настал день, когда машина остановилась у красного заборчика с надписью "Объезд", помедлила и стала сворачивать на боковую дорогу. Зал Ржавой подписи возбужденно зашелестел у меня в мозгу, и я понял, почувствовал - вот оно!..

Мы вошли в Отросток.

КНИГА ТРЕТЬЯ. ВОШЕДШИЕ В ОТРОСТОК

А мы пошли - За так, за четвертак,

за ради бога,

В обход и напролом,

И просто пылью по лучу...

К каким порогам приведет дорога?

В какую пропасть напоследок прокричу?!.

(Из сохранившегося)

Не везет мне в смерти

- Повезет в любви!..

(Оттуда же)

Из разреза растоптанной нами судьбы

Вырывается рев реактивных турбин...

(из несохранившегося)

ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ. АНДРЕЙ

...Серая лента шоссе весело неслась нам навстречу, солнце уверенно плавило асфальт, и ветер, врывавшийся в кабину через открытое ветровое стекло, был горячим, терпким, с привкусом пыли, дороги, пожухлых сосен у обочины, выгоревшего блекло-голубого неба... Отпуском пахло, братцы! Причем самым началом отпуска. Мотор нашего "жигуленка" ровно урчал, я мягко выворачивал руль на поворотах, и вообще все вокруг было до неправдоподобности замечательным.

Виталька увлеченно глядел в окно, время от времени поливая редких прохожих из здоровенного водяного пистолета, хотя подобное варварство было ему строго-настрого запрещено. Сомлевший Арсен, свесив голову набок, сопел на заднем сиденьи, а Нина по третьему разу листала глянцевый журнал с недосягаемыми для нас модами. Ничего, до моря уже рукой подать... К вечеру, пожалуй, доберемся. Каких-нибудь пять-шесть часов, и - да здравствуют дикари!

Одинокие дачные домики весело подмигивали из темной зелени садов, смолистые кроны уступали место причудливым живописным оврагам, и я видел, как Виталька провожает их завистливым взглядом - в таких вот урочищах, да с пацанами со двора - и в войну... да, папа?! В городе похожих мест не сыскать... - солнце добросовестно поливало землю своими лучами, и я уже привык к "зеркальным" пятнам на шоссе с висящим над ними маревом, и поэтому не сразу обратил внимание на ЭТО.

Странное туманное образование появилось у поворота дороги. Тоже, вроде бы, марево - но какое-то не такое, да и не над асфальтом, а я сроду не видал, чтобы оно висело над обычной землей. Поначалу оно имело вид почти правильной прозрачной сферы метров четырех в диаметре, удобно устроившейся на лысине банального пригорка. Видение быстро приближалось к нам - вернее, это мы быстро приближались к нему - и по мере сближения туман уплотнялся, сгущался, застывая в самых причудливых формах...

Огромный, четырехметровый, выбеленный солнцем и временем, частично растрескавшийся череп стоял на пригорке и пристально глядел на нас черными провалами глазниц, за которыми почему-то не было задней стенки, а была жуткая бархатная пустота, бесконечность Вселенной, и мне даже почудились россыпи едва различимых искорок - звезды, что ли...