Иван Ефремов - Румбы фантастики. 1989 год

Нужно было спешить, но человек колебался, стоя на полу перед пультом управления. «Включение техники прошлого лишь укрепляет Круг…» Пока что человек не знал всех функций пульта, но когда-нибудь он мог разобраться в этом. Вероятно, отсюда можно командовать роботами, и тогда с их помощью удастся сделать много хороших дел.

— Не смотрите на меня так, — сказал Бабич. — Ведь я ничего не умею. Придумайте что-нибудь.

И еще «Земляника». Звездолет Монина находился рядом, слишком близко к середине отрезка, соединяющего корабли Маб. Даже если вахтенные успели заметить появление нового гиганта, они не могли догадаться, какой опасностью это грозит. Во всей бесконечной Вселенной этого не знал пока никто. Никто — кроме одного человека.

Александр Синяев вновь прикоснулся к сиреневой полосе привода экстренной связи, и перед ним задрожал новый хрустальный стержень — абсолютная копия первого. Теперь все было готово.

Корабль Роботов ждал. Безмолвный и недвижимый, он висел посреди черной бездны, опутанный звездной паутиной, — двойник человека, его дополнение, его враг из другого времени. Ареной им было небо, человек первый вызвал противника за канаты, и промахиваться было нельзя.

Человек изогнул стержни и сомкнул их сверкающие концы. Теперь звездолеты Маб были связаны неразрывным кольцом, слиты в единое целое. Круг замкнут. Нет — круг разорван…

Корабль Роботов дрогнул и начал увеличиваться. Его черная тень расширялась, съедая небо. Заглянувший в зеркало монстр, переживший свою эпоху, он приближался, словно подтягиваясь на невидимом тросе.

Завороженный, человек следил, как он надвигается, уже заслоняя полнеба. Минута, и две гигатонные глыбы сойдутся в томительной вспышке — древние рыцари, закованные в доспехи, два мира, две искусственные планеты, гиганты, вскормленные одной чудовищной матерью. Пустоту сотрясет взрыв, и еще долго после тарана будет буйствовать воздух отсеков, выталкивая во мрак обломки самых совершенных вещей, которые видела Вселенная…

Бабич куда-то его тащил. Десантные диски стояли, готовые к старту. Бабич втолкнул его внутрь, и бросился рядом, на свое место. Миг — и они вынеслись в темноту. Но это было не главное.

Это было теперь безразлично. На весах лежал Дилавэр, и приговор был подписан. Все равно, где находиться при взрыве, — рядом с бомбой или внутри. Ничто не уйдет от осколков, и даже «Землянику» не спасет ее совершенная метеоритная защита. Из трех звездолетов, встретившихся в черном оазисе, не выживет ни один, и поэтому обречены даже ученые, ждущие на планетах. Но это было не главное. Потому что они победили.

Разделенные прозрачным стеклом, в оцепенении они смотрели, как два бронированных гладиатора сходятся в центре арены. Их черные силуэты загораживали Вселенную. Но когда они сблизились почти вплотную, один из них дрогнул, затрепетал, и сквозь него проступили звезды.

Корабль Роботов стартовал к Дилавэру.

Поздно — круг замкнут; узы были нерасторжимы. Прошло медленное мгновение, и второй звездолет последовал за собратом, растаяв в звездном свечении. Зачерненная опрокинутая восьмерка символом бесконечности еще стояла в глазах, но они навсегда исчезли, нырнув в ничто.

Они вернутся одновременно, в одной точке пространства, их тела сольются в одно, атомам станет тесно, энергия вырвется на свободу, и на короткое время рядом с Лагором загорится новое солнце. И в мире станет светлее.

Всю ночь была гроза. Гремело так, хоть уши затыкай. И молнии сверкали непрерывно, сквозь неплотно сдвинутые шторы озаряя комнату потусторонним, мертвым светом. Пакостная ночь. Куда уж тут уснуть! И Туй Микита до утра так глаз и не сомкнул. К тому же ему все мерещилось, что кто-то бродит возле дома, изредка скребется и звенит железным. А когда шаги раздались на крыльце, у Туй Микиты сердце и совсем захолонуло. «Быть беде, — подумал он. — Как пить дать, воры. Вот сейчас войдут — и порешат». Тогда он встал с постели и на цыпочках приблизился к окну. В щель между шторами увидел он лужайку перед домом, огород, цветник, кусты спиреи, что тянулись вдоль дорожки до калитки… Дождь стоял стеной, и — никого. Однако!.. Туй Микита подошел к двери и осторожно, тихо-тихо до упора вдвинул в паз засов и плавными движениями подряд накинул три цепочки. Так-то он обычно обходился маленькой щеколдой, ну да береженого, как говорится, и бог бережет. Туй Микита вообще был в жизни человек принципиально осторожный. Из осторожности ужасно долго выбирал себе жену и, по причине той же осторожности, в итоге не женился вовсе. Дружбу он предпочитал не заводить ни с кем, держал ружье и ни на что особых трат себе не позволял. И хоть с годами накопил немало, дом поставил с виду неказистый — чтоб не возбуждать кругом ненужных разговоров. Огород старался содержать поплоше, разве что, где мог, разбил у дома клумбы и газоны — там выращивал отменные цветы. С цветов он жил, возя их на продажу в город. Вот такой был странный человек.

Рано утром Туй Микита все запоры отомкнул и, едва дождь иссяк, отправился во двор, волнуясь сам не зная отчего. Нет, все в порядке: клумбы не помяты, и цветы — до штуки — целы, и дорожка, что вела к сараю, огибая дом, нисколько не истоптана, и на калитке навесной замок глядится как налитый соками тяжелый баклажан, никто, похоже, ночью по участку не гулял. И славно! Только в одном месте екнуло у Туй Микиты сердце. Метрах в трех от опоясывавшей дом дорожки в зарослях спиреи он увидел маленький просвет. Тропинка — чуть намеченная: вероятно, кто-то раз по ней всего-то и прошел. «Черт побери, — опешил Туй Микита, — ведь ее вчера здесь не было, я ж помню! Значит, ночью на участок залезали?! И не зря я волновался?» Однако не мог он уяснить себе: зачем ночной пришелец норовил пролезть через спирею — ведь под боком есть хорошая дорожка, ну и шел бы, коль приспичило, по ней. Качая сокрушенно головою, Туй Микита по дорожке обогнул весь дом, немного у сарая постоял, но явных безобразий так и не заметил — все целехонько, не сломано. Загадка! Он, конечно же, тропинку — там, где начиналась, — заровнял, кусты спирейные расправил, покопал немного в огороде, пошугал поганых птиц, однако равновесия душевного на целый день лишился. Червячок какой-то угнездился вдруг в душе — и все точил, точил… А на другое утро Туй Микита вновь увидел окаянную тропу — и в том же самом месте.

«Что они, свесились? — с огорчением подумал он. — Дорожка — рядом! Надобно-иди по-человечьи. Дикари!»

В тот день в поселке он услышал странные рассказы. Будто где-то есть волшебная тропинка, ну, и ежели пройти по ней, то там, в конце, любого ждет сюрприз: получит все, что пожелает, но получит только раз, один-единственный, и больше в жизни — никогда. И потому еще подумать крепко надо, прежде чем идти. — Все это сказки, — не поверил Туй Микита, — может, сам ты — вор вором. И что же, так все и получишь? — Нет, — ответили ему, — там, вишь, по справедливости дают. Что заслужил. — А нелогично, — гнул свое сварливо Туй Микита, — может, ты опять же — вор вором. Выходит, ничего и не дадут. Не заслужил. Ну, на худой конец, пинка получишь. Да ведь этого кто хочет? — Ты с другого боку посмотри, — ответили ему. — Как бы ни жил на свете человек, хоть что-то доброе он все-таки успеет совершить. Ну, самый пустячок, а все же добрый. Вот ему там это и зачтется. Скажем, ты захочешь миллион, а по делам тебе десятку можно дать, не больше. Но — получишь, все равно пустой оттуда не уйдешь. — Все враки, — засмеялся Туй Микита. — Лучше б делом занимались, да не задуряли головы наивным простакам. И он ушел к себе домой. Но ночью спать не лег, а вышел на крыльцо, сел на ступеньку, рядом положил ружье и, закуривши, начал ждать, поскольку чувствовал: рассказывают всякое, конечно, да, наверно, неспроста вдруг появилась у него в саду тропинка. Ведь дорожка — рядом, а вот никому она не интересна. Неспроста! И точно, ближе к утру из кустов спиреи появился, озираясь, человек. Была луна, и Туй Микита ясно видел, что на спине незнакомый гость несет увесистый мешок.