Валентин Шатилов - Сын убийцы миров

Как, а поговорить?…

– И это все, ради чего было столько шуму? – возмущалась я за ужином. – Троих лыцаров гнали, чтоб только нас не пропустить, нас самих чуть раньше вязали, проклинали – а закончилось ничем! С чем мы пришли, с тем, фактически, и уходим…

– Но ведь царово величие нас благословил! – объяснил мне Гаврила то, что я и так понимала. – Мы теперь не сами по себе – а по царовой воле!

– Мог бы и на расстоянии благословить, – фыркнула я. – Ты лучше растолкуй мне некоторые формулировки указа, ты у нас самый большой знаток придворной фразеологии? Что там про олегово войско и челядь говорилось? Ни того, ни другого я что-то не вижу!

– Ну, так положено говорить… Князь же не может в поход один-одинешенек выступать? И потом. У нас все есть. Войско – это я.

– Негусто…

– Челядь – это Сергей.

– Как это? Почему? – удивился тот.

– Ну а как же иначе? – спросил Гаврила. – Кто ж ты тогда? Если гривну князь тебе дарует – тогда другое дело. А сейчас…

– Хорошо хоть меня ты челядью не объявил, – порадовалась я.

– Вы, княгиня, тоже в указе были поименованы. Там же говорилось: домочадцы.

– Значит теперь я под этим грифом прохожу в царовых бумагах? Забавно. Но все-таки, почему цар не изволил с нами поговорить? Ведь он о нас так ничего и не знает!

– Знает, – задумчиво произнес Олег, глядя на язычки пламени, пляшущие в костре. – Более чем достаточно. Он уже выудил из нас информацию: кто мы, что мы. Ты разве не заметила? Пока мы молча стояли перед троном.

– Не заметила! – сердито сказала я, вспоминая застывшие лица Гарилы и Сереги. – Из меня он по крайней мере ничего не выудил!

– Выудил, – сообщил Олег. – Он и меня собирался распотрошить, но мне удалось как-то вывернуться. Я ему сказал: мол, чего нам мешать? Хуже чем сейчас все равно в вашем царстве уже не будет!…

– Сказал? – не поверила я. – Когда это ты успел? Тебе ж и слова вымолвить не давали!

– Пока он меня щупать пытался.

– Мысленно что ли сказал?

– Да.

– А он услышал?

– Да. Он, наверно, немножко телепат.

– Ух ты! И вы с ним это?… Телепались? Общались мысленно?

– Чуть-чуть. Я – скорее на уровне ощущений… Но все-таки основное понимал…

– Своих ощущений? Или его? – заинтересовалась я. – И что же он ощущает? Что чувствует?

– Боится он.

– Что его убьют? – я много читала про дворцовые интриги и знала – убийство самодержца – самая обыкновенная вещь при дворах государей.

– Нет. Что он окажется последним из здешних царов. Вот он и готов на все, лишь бы избавиться от такой мрачной перспективы.

– Тогда я тем более не понимаю смысла «уединенции»! Если он так боится, если все было решено заранее и указ подписан…

– Было подписано целых три указа. Они так ярко горели в царовых мыслях, что я их почти увидел! Первый объявлял нас врагами трона и государственными преступниками. И по оглашении этого указа нас должны были незамедлительно казнить. Технологию казни я не разобрал, но если руководствоваться его ощущениями, то это должно было быть не заурядное умерщвление, а нечто особенное. Утонченно-мстительное. Как бы пикантный подарок, привет великой княгине. Второй указ тоже объявлял нас преступниками, но к немедленной смерти не вел. У цара в его основном стане, под Скарбницей, имеется уютный казематик, в котором нас и предполагалось держать до упора. А когда наступит тот упор – никто не знает. И только третий указ… Ну его вы слышали.

Я сидела, боясь шевельнуться. Костер потрескивал так по-домашнему. А мы, оказывается, буквально чудом избежали мученической смерти. И даже никакие олеговы чудеса нас не спасли бы. Может сам он и смог бы уйти живым, но нас бы точно не вытащил…

Я знобко передернула плечами в теплом ночном воздухе. Ну и дела!… Хорошо, что я раньше не знала о двух указах – там, на уединенции. Иначе… Да ничего не иначе – что бы я смогла сделать? Вцепиться цару в его мерзкую бледную рожу? И то вряд ли – зарубили бы бердышами еще на подступах к трону!

Но Олег… Как он-то выдержал?

– Это ты его уговорил?… Цара? Не казнить нас?…

– Не уговорил. Таких как он – ни уговорить, ни разжалобить… Для них государственная целесообразность важнее любой отдельно взятой жизни. Чьей угодно. Подозреваю – важнее даже своей. Поэтому я и не пытался уговаривать. Только убеждал. Все по тому же принципу: хуже не будет, хуже – уже некуда! И одновременно пытался внушить доверие к себе. К своим намерениям. С трудом, но получилось…

Рассказ Олега произвел тяжелое впечатление. Серега сидел с открытым ртом, Гаврила – наоборот, крепко сжав челюсти, на его скулах гуляли желваки.

А Олег невесело развел руками:

– К сожалению, не могу гарантировать, что наша казнь отменяется. Она только откладывается. Как-нибудь потом цар все-таки не прочь будет разобраться со мной. По-своему, по-царски. Но только если я обеспечу ему это «потом»…

– Олег, – строго спросила я, глядя в его темные глаза, – а как ты можешь обеспечить это «потом»? Что-то тут непонятно, чего-то ты недоговариваешь… И цар тоже. Вот идем мы в твое родовое имение. Замечательно. Но как наш поход может отменить произошедшую с этим миром катастрофу? Или в Киршаге этом был не только склад гривен? Колись! Быстро! А то у меня сердце не выдержит таких перегрузок!

– Там много чего было… – сообщил Олег, глядя в огонь. – Вопрос, что там осталось?…

Нет, это уж ни в какие ворота!… Мне и раньше-то не доставляло удовольствия приходить в себя после кручени карачунной, но в этот раз!… Полное впечатление, что обо мне забыли. Никто не склоняется надо мной, не утешает, не приветствует.

С трудом, преодолевая дурноту, я повернула голову – и ни одного знакомого лица! Вообще-то, ни одного лица даже незнакомого. Только песок, песок и песок. До горизонта. Но разве это может служить оправданием?

Громко постанывая (больше для того, чтобы привлечь все-таки к себе внимание) я перевалилась через невысокий бортик нашей тачки и плюхнулась на теплый, но отнюдь не мягкий, каменный уступ. Увы, даже эта демонстративная акция не имела последствий – никто не кинулся помочь, защитить.

Начиная подозревать, что меня бросили совсем одну посреди пустыни, я попыталась сесть, используя в качестве опоры для спины колесо тачки. Что закончилось совсем уж плачевно: колесо, вместо того чтобы стоять смирно и устойчиво, взяло да и покатилось. Разумеется, вместе с тачкой. В итоге я лишилась сразу двух необходимых вещей: тележки, чтобы лежать, и колеса, чтобы сидеть.

Волей-неволей приходилось вставать. Хотя бы на четвереньки. Что я и сделала.

И обнаружила, что эта позиция дает мне неплохой обзор окрестностей.

Правда, часть окрестностей закрывала все та же тачка. Она отъехала не так далеко, и в этой части света я кроме нее и Сереги, на ней лежащего, ничего увидеть не смогла.