Елизавета Манова - Один из многих на дорогах тьмы

- Иду!

Он невесело усмехнулся, потому что это обман. Шуточки неуемной надежды. Он один - и теперь навсегда...

Она вырвалась из ужасов сна и лежала с мучительно бьющимся сердцем. Горячая духота наполняла спальню, густая и черная, совсем, как ее страх.

Она поднялась с постели, оделась, накинула черное покрывало и тихо прошла в поминальный покой.

Там жили два вечных огня, лелеемых, неугасимых; она одинаково их берегла, но один еле тлел - ведь Энрас ушел, ушел навсегда, и след его затерялся на черной дороге. А второй огонь сиял ровно и ясно, потому что Другой всегда был здесь. Здесь - за душной стеной раоли. Здесь - на тропах горного края. Здесь - в ее материнском сердце.

А теперь Другой бушевал. Огонек превратился в пламя: не смиренный лучик лампадки - факел, рвущийся на ветру.

О_н_ проснулся.

Она отступила к стене и зажала руками рот. Страх и горе громко кричали в ней, но она зажимала руками рот, не пуская на волю крик. Только жгучие слезы, только боль...

Это было недолго - она слишком привыкла к боли. В ее жизни, темной, запертой от людей, были только память и боль, и совсем немного надежды. Но надежда была, словно хилый росток, что пронизывает земляную глубь и раскалывает самый твердый камень. И надежда шепнула ей: погоди! Может, это еще не конец, может быть, ты что-то сумеешь...

Тихо-тихо она подошла к огню и коснулась его рукой. Пламя прянуло от руки, заклубилось, словно смеясь, прикоснулось, не обжигая, и опять отлетело прочь.

Словно громкий беззвучный зов, словно зычный беззвучный голос, и она прошептала:

- Иду!

И она проскользнула, как тень, сквозь запретную дверь раоли и взбежала по лестнице в башню.

Вастас спал, но проснулся, едва заскрипела дверь. Он глядел на нее, и в глазах его, золотых, словно у хищной птицы, удивление стало радостью, а надежда тоской.

- Брат мой! - сказала она, - мой господин! Торкас в беде, надо ехать!

Он покачал головой, и она мучительно сжала руки.

- Он в Ланнеране, Вастас!

И теперь лицо его было, как камень, и в глазах спокойный жестокий блеск.

- Тебе обязательно ехать?

- Да! Бог возвратился и хочет его забрать. Я не отдам! - сказала она, и Вастас кивнул угрюмо.

- Собирайся. Мы выедем на рассвете.

И опять мотало ее в закрытой повозке, и вокруг лежал черный, ненужный мир, но теперь в ней не было пустоты. Страх и горе - но рядом жила надежда. Страх и горе - и темная смутная радость, потому что я снова увижу его. Этот взгляд, где жгучая гордая тьма и угрюмая гордая сила. Эта горестная насмешка и безжалостная доброта...

- Что ты знаешь, Аэна? - спросил ее Вастас.

- Я видела сон, - сказала она. - Тот, кто ушел, смеясь, вернулся в гневе. Мне снился Торкас, - сказала она. - Он лежал окровавленный на земле, а бог стоял над ним, охраняя, и вся земля была залита кровью, и горы трупов гнили на ней. Мне снилось, - тихо сказала она, - как вышел из моря огонь, пожирая и землю, и небо. Но бог сражался с огнем, и огонь отступил. Тут Торкас позвал меня, и я пробудилась. Брат! - сказала она, я въяве видела бога! Испуганная сном, я пошла в молельню. Огонь бушевал, он был словно факел в бурю, и в пламени я увидела бога. Он стоял у портика Верхнего Храма в обличье Торкаса, но это был _О_н_. Плащ его был прожжен и панцирь изрублен, а в руке обнаженный меч.

- Торкас - мой сын и наследник, - угрюмо ответил Вастас. - Я не отдам его даже богу!

И она подумала: если он жив. Если мой мальчик, мой Торкас еще не на черной дороге.

- Завтра я ухожу, - сказал Безымянному Ронф. Они сидели вдвоем в уголке темноватой харчевни, где было грязно и чадно, но зато не бывало чужих.

- Отведу караван до Горты, - говорил он неторопливо, - а там возьму еще пятерых и отправлюсь в Заннор - за обозом с солью.

- Нет, - сказал Безымянный. - Останься здесь.

- Я - человек служилый, должен выполнять, что велят.

- Ты должен служить Ланнерану, - ответил Он, - а его судьба решится теперь. И не только его, - сказал он угрюмо. - Может быть, внуки твоих внуков увидят свет, если все будет сделано так, как надо.

- Приказывай, господин, - просто ответил Ронф.

- Мне нужен человек по имени Ваннор. - Знаешь его?

- Я слышал о нем. Но, господин...

- Что?

- Он под покровом Предвечного, - сказал еле слышно Ронф, - а Предвечный мстителен и всемогущ.

- Всемогущ и мстителен? - Безымянный медленно усмехнулся, и так ужасна была улыбка, что Ронф против воли отвел глаза. - Или одно или другое, Ронф! Мстительность - это болячка слабых. Ты видел когда-нибудь звезды? - спросил он резко.

- Да, господин. Давно. Еще когда не женился.

- Их нельзя сосчитать, правда, Ронф? А каждый из этих огней такой же мир, как и наш, со своими людьми и своими богами. Если Предвечный творец всех этих миров, то что ему до человеческих дрязг? Почему он всемогущ лишь здесь, в Ланнеране?

- Я... я не знаю, - ответил Ронф боязливо.

- Чего ты дрожишь? - с усмешкой спросил Безымянный. - Разве болорцев уносит ночная смерть?

- Нет. Пока еще нет.

- Видишь, он не властен даже над вами. Толика мужества и капля здравого смысла - и он уже не сможет вас одолеть. Мне нужны болорцы, сказал он Ронфу. - Пока сражаются боги, людям стоит заняться своей судьбой. Если кто-нибудь выступит против черных...

- Кто?

- Чернь или знать, или кто-нибудь со стороны. Иногда неплохо забыть о вражде. Честный враг надежней продажного друга. Ты меня понял?

- Да, господин. Мы выступим за него или просто не станем драться.

А к вечеру страх его одолел.

Ваннор не был подвержен страхам. Много раз он ходил по краю, по острому, гибельному острию, и случись ему оступиться, он как истинный ланнеранец рассмеялся бы смерти в лицо.

А сейчас он сидел у себя - в тайном логове, известном немногим, в крепком доме, набитом стражей, под защитой _С_а_м_о_г_о_ - и озноб непонятного страха тяжело сотрясал его плоть.

И когда без стука открылась дверь, и закутанный встал на пороге, страх безмолвным криком взорвался в нем - и погас, как лампадка в бурю.

Вот и все. Пришел его час.

Он все равно потянулся к гонгу, но вошедший сказал равнодушно:

- Не трудись. Некого звать.

- Жаль, - сказал Ваннор, - я велел бы подать вина. Проходи, - сказал он, - садись. Или ты убьешь меня сразу?

Бог подошел, сел напротив, снял повязку с лица. Он был совсем, как тогда, даже еще моложе. Если б не взгляд и не складка губ, он казался бы просто мальчишкой.

- Нет, - сказал бог. - Сначала поговорим.

И тень надежды: может, сумею? Умолить, перехитрить, обмануть...

- Нет, - сказал бог, - не мучай себя надеждой. Я не оставлю тебя в живых. Но я предлагаю, как ты когда-то: ответь на вопросы, и получишь легкую смерть. Ты ведь помнишь - моя была неприятной.

Странно, но в юном лице не было гнева, и в странных давящих глазах только печаль.

- И ты поверишь моим словам? - спросил его Ваннор с усмешкой.