Елизавета Манова - Рукопись Бэрсара

Я кивнул.

- Кстати. О Балге эти люди знают все-таки больше вас. Так что поосторожней.

Дом был низкий, бревенчатый, почерневший от непогоды. Дверь открыла хозяйка - невысокая, плотная женщина с круглым, уютным лицом. Глянула и всплеснула руками:

- Владыка Небесный, Огил! Сам пожаловал! А я-то думаю: кого в такую погоду занесло!

- Здравствуй, Зиран, - сказал Баруф. - Чужих нет?

И смех у нее был круглый, уютный.

- А ни чужих, ни своих. Одна я.

А потом вымытые, в сухой одежде мы сидели в сухом тепле избушки, и Зиран мелькала вокруг. Все она успевала: делала мимоходом домашнюю работу, подкладывала и подсовывала нам еду и при том болтала без умолку.

- Тебя-то, Огил, ровно и лес не берет! Вон Баф давеча забегал, так его уже в дугу свело, а ты не стареешь! Что-то я дружка твоего ране не видела?

- А он тут недавно. Из моих краев. Вместе росли.

- Ну, вот и тебе радость! Свой на чужбине - сладко, чай, свидеться? Звать-то вас как, добрый человек? Иль по-нашему не разумеете?

- Понимаю. Тилам меня зовут.

Улыбнулась спокойно ласково и опять к Баруфу:

- Мы-то с Суил давеча тебя поминали. Как зарядили дожди, она и говорит: "Каково, мать, нынче в лесу дяде Огилу?"

- А где она?

- А в город поехала. Табалу срок за аренду платить, мы кой-чего и подсобрали. Нынче в городе-то, сказывают, съестное в цене. Я и то думала, она воротилась.

- А ребята?

- На росчисти. Время-то какое? Возраст им не подошел, а все пусть от глазу подальше.

- Сколько ж это Карту?

- Да на святого Афата девятнадцатый пошел!

А я глядел на Баруфа во все глаза. Мягким и домашним было его лицо, и в глазах простой человеческий интерес.

- А что хозяйство?

- Какое хозяйство! Все налоги съели! Одну коровенку оставили и ту в лесу держу - пусть лучше зверь заест...

Она вдруг вся вскинулась, слушая.

- Никак, Суил? Ну, слава те, господи!

Метнулась к двери, заговорила с кем-то в сенях, и вдруг веселый мокрый клубок влетел и с воплем повис у Баруфа на шее.

- Дядь Огил! Ой, дядь Огил!

- Суил! Ладно, ладно! Слезай с меня, дай на тебя гляну!

Клубок отцепился и оказался девушкой с блестящими светлыми глазами и румяным лицом.

- А что ты мне принес?

- А что я мог принести?

- Колечко!

- Помилуй бог, разве в лесу кольца растут?

- А ты глянь в кармане!

- А ну, Зиран, дай-ка мой тапас, может, и правда с ветки упало?

- И не надоест вам всякий раз? Да и тебе, Суил, не те года гостинцы клянчить!

Девушка засмеялась и принялась отстегивать мокрый плащ.

- Ох и льет! Меня в деревне оставляли, а я чуяла! "Мать, - говорю, забоится".

- Расторговалась?

- Ой, еле-еле! Сперва-то все совестилась, а потом слышу, почем продают, ну, думаю, а я чем хуже? А народу на рынке по пальцам перечесть! Спасибо, биэла одна подошла, покрутила носом, да и взяла все по моей цене. Уж пошли ей бог здорового любовника!

- Суил! - прикрикнула мать. - Человека б постыдилась!

Только тут она меня разглядела и улыбнулась простодушно:

- Ой, уж простите, что не приветила! С темноты да на свет...

- Ничего, я не в обиде...

Быстрые ее глаза мигом рассмотрели и вопросительно обратились к Баруфу.

- Тилам - мой друг. Вместе росли. В Квайре он недавно.

- Садись, егоза, - ворчливо сказала Зиран. - С утра, чай, не ела?

Легко, как осенний лист, Суил опустилась на лавку и принялась за еду, не умолкая ни на миг.

- А у горбатого Равла корову сглазили, третий день не доится. Бабы на старую Гинар сказали, он и пошел, в ноги сунулся.

- А она?

- А она за палку! "Сроду, - говорит, - своим не вредила! Не уйдешь, говорит, - на самого порчу наведу!"

- Что правда, то правда. На Малских выселках она раз всех кур сглазила, полгода не неслись, а нам от нее одно добро.

- А у старой Иморы сына убили, который день голосит. Сноха-то ее тяжелая, говорят, на святого Ларета рожать.

- Ой, горе-то!

- А у кума Либара сына забрали. Они уж и проводы справили. Нас звать хотели, да Гинар не велела. "Худой, - говорит, - знак, чтоб вдова провожала. Уж он винился, винился. Гостинец прислал.

- Тьфу ты, господи! Нашел вину! Живой бы воротился, а мне...

- Многих забрали? - спросил Баруф.

- Почитай, с каждого двора. Уже троих убили.

- А ты замуж не надумала?

Суил засмеялась, а Зиран сказала со вздохом:

- Двоим отказали. Она не хочет, а я не велю. Время-то, вишь, какое? Лучше уж девкой остаться, чем вдовой.

Очень горько это прозвучало, и Суила спросила торопливо:

- Дядь Огил, а ты у нас поживешь?

- Я-то поживу, а тебе надо опять в город.

- Когда?

- Завтра.

- Одной, что ли?

- С Тиламом.

Я повернулся к Баруфу, встретил насмешливый взгляд и молча отвел глаза. Суил заметила, как мы переглянулись - этот чертенок все замечает! и деловито зевнула.

- Ой, и притомилась я что-то. Вещий сон тебе, дядь Огил. И вам, добрый человек.

Зиран проводила ее взглядом и мигом убрала все со стола.

- Небось, и вы умаялись, путь-то неблизкий. Я тебе, Огил, наверху постелю. Льет-то льет, а неровен час, кто завалится.

Ушла - и Баруф с насмешкой глядит на меня. Напрасно он ждет, что я заведусь. Это будет смешно, а я не люблю быть смешным. Я просто спросил надеюсь, спокойно:

- А если я не пойду?

- Суил отправится одна. А на дорогах опасно.

- Вам, конечно, больше некого послать?

- Представьте себе, - сказал он уже без улыбки. - Взяли одного из связных... Он многих знает... Если сломали...

- А Суил?

- О ней он не знал.

Мы ночевали на чердаке в блаженном тепле меховых одеял, и утром Баруф едва растолкал меня. Молча разбудил, молча оделись и молча спустились вниз.

Суил уже ждала за столом. Я подумал, что на нее приятно смотреть.

У каждой эпохи свой эталон красоты. Я считал красивыми бледных, угловатых женщин Олгона, и Суил не казалась мне ни хорошенькой, ни миловидной. Не подходило это к ее крепкому телу и румяному, дышащему здоровьем лицу. Милая, славная я...

- Садитесь, садитесь, - заторопила Зиран. - Путь неблизкий, дорога хуже некуда.

Баруф кивнул и сказал осторожно:

- Ты бы побрился, Тилам.

- Пожалуй, - согласился я, усмехнувшись. Ох, не скоро мы перейдем на "ты"! И еще я подумал, что мне не хочется покидать этот дом. Жалкий домишко, убогий, но как в нем тепло...

Но все хорошее скоро кончается, и мы уже месим грязь на тропинке, срезающей петли лесной дороги. Суил с Баруфом идут впереди, он что-то тихо ей говорит, она помалкивает и кивает. А я за ними: сутулюсь, ежусь, кутаюсь в отсыревший плащ, и на душе черт знает что. И раздражение, и страх, и щекотливое любопытство.

- Тилам! - Баруф остановился, поджидая, - осторожней, ладно? Не горячись. Если сможешь, вообще ни с кем не заговаривай.

Суил верно поняла мой взгляд и быстренько за меня вступилась:

- Ой, дядь Огил, зря! Говор-то у них не вовсе чистый, малость на кеватский смахивает, да в городе оно не худо. Только вы, дядь Тилам, больше на "ры" напирайте. Мы-то "ры" скоро говорим, а у кеватцев оно шариком катается.