Татьяна Гнедина - Беглец с чужим временем

Однако с тех давних пор жизнь гаммельнского общества значительно изменилась. Таблицы пересчета времени были напечатаны, расписание поездов проверено и утверждено, а топливо таяло с такой неимоверной быстротой, что подсчитывать его запасы было практически невозможно. Нынешний профессор Айкельсон только из уважения к его прежним заслугам числился служащим в Железнодорожном управлении.

Между тем жажда продления жизни с помощью путешествий на скоростях, близких к скорости света, порой сотрясала город, как страшная лихорадка. Стоимость железнодорожного билета стала такой высокой, что человеку, одержимому манией «продления жизни», часто приходилось выбирать между путешествием в поезде с замедленным временем и полуголодным существованием в течение остатка своей продленной жизни в городе Гаммельне.

Сам город Гаммельн с окружающими его пригородами был изолирован от остальных миров непреодолимым барьером, о котором никто ничего не знал по той простой причине, что масса движущихся тел так сильно возрастала от скорости, что никаких запасов топлива не хватило бы на то, чтобы уехать на сколько-нибудь далекое расстояние. «Околосветовые экспрессы» кружились по железной дороге, не отъезжая от гаммельнских пригородов, и люди путешествовали фактически не в пространстве, а во времени. Мир Гаммельна был очень мал. Но над этим никто особенно не задумывался. Слишком много было других забот у деловитых гаммельнцев. Жажда практической деятельности была их отличительной чертой. Самую тяжелую работу приходилось выполнять так называемым пригородным жителям, которые неустанно трудятся, чтобы добывать топливо, потребляемое железнодорожными экспрессами. Так или иначе гаммельнцы потеряли интерес к науке. Ученые стали нежелательными умниками, и в обществе отлично обходились без них.

Сам Айкельсон беззаботно относился к превратностям своей судьбы. Он уже давно отдавал все свое свободное время археологии и постоянно рылся в каких-то загадочных черепках и пожелтевших рукописях. Никто не знал, где Айкельсон производит свои раскопки. Он часто исчезал на несколько недель, забирая при этом с собой и физические приборы. Но это никого не интересовало.

В ту ночь, когда Трассен исчез из Берлина, Клемперт, мчавшийся по шоссе к чехословацкой границе, попал в сплошной ливень. Мотоцикл то и дело заносило на мокром асфальте. Потом дождь стал затихать, а Рауль подивился тому, как грузно падают тяжелые дождевые капли. А затем кончился бензин. Клемперт, посмотрев на часы, решил идти пешком. По его расчетам, граница была недалеко. Слева тянулся лес. Начинало светать. Оглянувшись, Клемперт увидел, что шоссе отливает зеленым светом. Шоссе светилось! Рауль удивился, но ему нельзя было терять ни минуты, и он быстро вошел в лес. Навстречу ему медленно вставало солнечное утро. Розовели сосны. Удивительное чувство покоя охватило Рауля в кротком утреннем лесу, заглушая настороженность, заставляя забывать про опасность. А между тем где-то по проводам идут сообщения о его побеге, где-то отвязаны овчарки, мчатся по шоссе мотоциклы. Кто-то записывает короткие телефонограммы. Дежурные полицейские проверяют на дорогах номера автомашин. Напечатаны уличные объявления с его приметами. «Рост метр восемьдесят пять... Глаза серые. Ноги длиннее нормы. Слегка сутулится. Стрижка — короткая, „под бобрик”...»

— ...Ауль! Pay! — послышался тихий окрик.

Рауль окаменел, прислонился к дереву. Легкий, напевный зов повторился:

— Ауль! Pay!

В этом зове Раулю почудилась какая-то забытая и необычайно знакомая интонация. А девически ломкий голос, робко затихая перед каждой паузой, снова и снова доверчиво повторял откуда-то сверху свой тихий и нежный призыв.

Рауль задрал голову. В углублении низкого раздвоенного сука старого дерева пряталась маленькая птичка с сине-черным оперением. «Не может быть! Неужели это девятисловная синица?..» Рауль пристально вгляделся в тонкие переходы неяркой окраски. Темя голубое, в пере много черни; крылья отливают рыжеватым отливом, какой бывает у ремеза, гаечки, самой крохотной из всех видов синиц.

И снова знакомый зов. Рауль подошел к дереву.

— Pay! — жалобно вскрикнула птица и перелетела на другой сук.

Рауль тихо засвистел, пытаясь повторить странное птичье пение.

— Випрачитти! — произнес чей-то голос.

Рауль заставил себя медленно и лениво оглянуться. Перед ним стоял невысокий худощавый человек в серой рубашке с открытым воротом.

— Випрачитти, — произнес он опять, уже шепотом. — Ее надо непременно зарисовать. Может быть, она никогда уже здесь не появится.

Старик лихорадочно рылся в карманах. Птица смотрела на него маленькими бисеринами-глазами и молчала. Вынув, наконец, книжку в кожаном коричневом переплете, старик похлопал себя по карманам, нащупывая карандаш.

— Дайте же, наконец, карандаш! Что вы стоите? — прошипел он. — Перед вами древнейшая порода птиц!

Рауль вынул огрызок угольного карандаша из нагрудного кармана. Тот самый огрызок, который он спасал при каждом обыске в бараке, запрятывая его то в кусок хлеба, то в щель, то под обмотку. Потерять возможность рисовать казалось Раулю самым страшным.

Старик выхватил из его пальцев угольный карандаш и начал резко и неумело набрасывать контуры птички.

— Позвольте.

Взяв записную книжку у старика, Рауль мягко провел углем первые линии. Випрачитти возникала легко и просто, как детский рисунок.

— Прелесть! — сказал старик.

— Pay! — крикнула випрачитти и взлетела.

— Ну, что ж! Портрет ее в наших руках, — сказал старик, принимая свой блокнот. — Остается записать имя свидетеля. Это важно.

— Зачем?

— Как доказательство, что випрачитти действительно побывала в наших краях. Итак, ваше имя?

Рауль молчал.

— Моя фамилия Айкельсон, — чопорно представился старик. Вы, наверное, догадались, что я занимаюсь здесь раскопками.

— Нет.

— Ах, вы из пригорода?

Рауль молчал.

— Вы, наверное, вернулись из долгого отсутствия?..

Рауль молчал.

— Сколько же вам удалось сэкономить времени? — продолжал старик с неожиданным недоброжелательством.

На Рауля смотрели ясные серые глаза.

Нет! Старик не сумасшедший.

— Я вас... не понимаю.

— Зато я вас отлично понимаю, молодой человек! Отлично рисуете, сын состоятельных родителей. Отчего бы не сбежать в иное время, пока сверстники живут трудовой жизнью?

Рауль ничего не понимал. Старик сунул записную книжку в карман и вернул Раулю карандаш.

— Если не найдете в городе работы — так бывает с беглецами от собственного времени, — приходите ко мне. Вы отлично рисуете, а мне нужен копировщик старинных рукописей. Мой адрес: «Гаммельн, Кирхенштрассе, 8». — Старик повернул налево, туда, где редели сосны и в широком просвете виднелись небо и море...