Лайон де Камп - Зубы инспектора Фисесаки

Осирианского посла ждали с минуты на минуту. Председатель Правительства Земли Чагас сидел с подобающей случаю застывшей улыбкой на лице, усилием воли сдерживая дрожь в руках. По другую сторону огромного стола, весь в клубах табачного дыма, расположился Ву, первый помощник Чагаса, а рядом с ним – министр внешних сношений Эванс. Чтобы скоротать время, он подтачивал ногти маникюрной пилкой, и ее тихий скрежет слегка нервировал председателя. Однако Чагас никак не обнаруживал своего раздражения. Невозмутимость была одним из тех его достоинств, за которые он и получал свою отнюдь не скромную зарплату. На гладко выбритые черепа этой троицы были надеты серебристые шлемы, поблескивавшие в льющемся откуда-то сверху свете.

Чагас вздохнул:

– До чего же надоело ходить с бритой черепушкой! Не терпится снова начать отращивать волосы, как все нормальные люди.

– Толку-то, дорогуша? – усмехнулся Ву. – С вашей шевелюрой… Как говорят в таких случаях: «Те же яйца, только вид сбоку»!

Эванс отложил свою пилку и изрек:

– Джентльмены, когда сто лет назад я был совсем юн, то нередко задумывался: каково это – быть участником великих исторических событий? Одно из них вот-вот произойдет, и мне немного странно осознавать, что я всего лишь Джефферсон Эванс, а не Наполеон или Цезарь. – Он бросил взгляд на свои ногти. – Как жаль, что мы не очень-то хорошо знаем психологию осирианцев!..

– Да будут тебе нести свою обычную ерунду! Тоже мне, неопаретанин [1]нашелся! – прервал его Ву. – Словно для них и впрямь имеют значение какие-то сантименты. Нужно лишь раскусить того, кто предстанет перед нами, – как кнопочку нажать. Главное для них – практическая польза, а иначе бы они не научились независимо от нас летать в космос. Их интересует только экономическая выгода, и ничего больше.

– Неомарксистское словоблудие! – взорвался Эванс. – Без сомнения, они практичны. Но и – подвержены эмоциям, даже капризны, как и мы. Здесь нет никакого противоречия.

– Как раз есть! – завелся в ответ Ву. Бытие определяет сознание, а не наоборот…

– Умоляю, прекратите! – вмешался Чагас. – Обязательно вам надо углубиться в отвлеченные рассуждения. Если вас вовремя не остановить, вы можете дойти до драки из-за какой-то ерунды! Слава Богу, я человек простой, стараюсь исполнять свои обязанности и не забиваю себе голову всякой социологией. Если он примет наши предложения, парламент тут же ратифицирует договор, и у нас будет Межпланетный совет для поддержания мира. Буде же он займет жесткую позицию – а есть мнение, что за этим его сюда и послали, – ратификации нам не видеть как своих ушей. Тогда у нас и у них останется своя верховная власть, а история бедной старушки-Земли снова покатится по тому же кругу.

– Накликаете беду, шеф, – сказал Ву. – Никаких серьезных разногласий между нашей Солнечной системой и их Проционом [2]нет. Да если бы и были – вести войну на таком расстоянии друг от друга просто невыгодно экономически. Пусть у осирианцев и рыночная экономика, как на родине Эванса…

– А кто сказал, что войны всегда приносят экономическую выгоду? – возразил Эванс. – Ничего не слышал о крестовых походах? Или о войне за одну несчастную свинью?

– Ты имеешь в виду войну, которую некоторые слезливые историки, которые слыхом не слыхивали ни о каких социальных и экономических факторах, называют «войной за свинью»? [3]

– Довольно! – воскликнул Чагас.

– О'кей, – согласился Эванс. – Но я готов держать пари, Ву, что осирианец примет наше предложение без всяких оговорок.

– А вот и он! – воскликнул Ву.

Прозвучал звонок, подняв на ноги всех троих.

Когда осирианец вошел, они, согласно этикету, двинулись ему навстречу с вытянутыми вперед руками. Осирианец поставил свой пухлый портфель и пожал им руки. Он был на голову выше их и смахивал на небольшого динозавра – этакий малыш, бегающий на задних лапах и помахивающий хвостом для равновесия. Красно-золотые блестки его чешуи складывались в красивый сложный узор.

Осирианец сел в кресло без спинки, которое ему было предложено.

– Ошен карашо, тшентельмены, – проговорил он с таким чудовищным акцентом, что его едва поняли. И неудивительно – с учетом разницы между их голосовыми органами. – Я половину изушить ваше предлошение о Мировой фетерация и принять мое решение.

Чагас одарил посла ничего не значащей дипломатической улыбкой:

– Слушаем вас, сэр.

Лицо осирианца изначально было не предназначено для улыбок, и он лишь подвигал туда-сюда своим раздвоенным языком. Потом с раздражающей неторопливостью принялся излагать свою позицию:

– С одной стороны, я знать политишеские условия в ваша Солнетшная система и Земля в тшастности. Поэтому я понимать, потшему вы просить меня эти вещи. С другой стороны, мой народ не будет любить некоторые из них. Они решать не принимать многие ваши требования. Я мог бы говорить наши возрашения один за другой. Отнако раз вы уше знать эти возрашения, я могу сделать лутше и рассказать вам одна маленькая история.

Ву и Эванс обменялись быстрыми нетерпеливыми взглядами.

Раздвоенный язык снова высунулся наружу:

– Это правдивая история о старые дни, когда сверхсветовой двигатель первый раз дал вам возмошность лететь другие звезды и войти в контакт с нами. До разговор о галактишеское правительство, до того как вы узнать защиту против наша маленькая гипнотическая сила с помощью эти хорошенькие серебряные шлемы. Когда молодой ша-акфа , или, как вы говорить, осирианетс, пришел ваша Земля искать мудрость…

Когда второкурсник Герберт Ленгиел узнал, что осирианца Хитафию, первокурсника, не примут в их братство, он поставил на уши весь совет Йота-Гамма-Омикрон. Герб кричал, посверкивая очками:

– Что вам еще надо? У него есть деньги, он проникся студенческим духом и вообще свой в доску. Вы только посмотрите – не успел он пробыть здесь и пары недель, как стал настоящим лидером. Конечно, все дело в его внешности: он слегка смахивает на сбежавшую из зоопарка рептилию – поэтому вы и катите на него бочку. Но мы же цивилизованные люди и во главу угла должны ставить качества самой личности, а не…

– Минуточку! – Джон Фицджеральд, старшекурсник, кичившийся своим благородным происхождением, пользовался в их братстве большим влиянием. – В нашем сообществе и так многовато подозрительных типчиков.

Он смерил тяжелым взглядом тихоню Ленгиела. Герберту в этот момент очень хотелось заехать по его самоуверенной физиономии, хотя на самом деле он и был вполне здравомыслящим человеком и серьезным студентом, а никаким не бузотером.

Фицджеральд продолжил: