Айзек Азимов - Второй Фонд

Она остановилась, чтобы набрать воздуха, и человек твердо произнес:

— Ну, сил у меня хватит, чтобы придавить тебя, чтоб не пикнула, а потом уйти — и с чемоданом.

— Если не считать, молодой человек, что под кроватью случайно оказалась бейсбольная бита, которую я могу достать в считанные секунды отсюда, где сижу, а для девочки я очень сильная.

Тупик. Наконец, «молодой человек» с натянутой вежливостью сказал:

— Позвольте представиться, раз уж мы так близко познакомились. Я Пеллеас Антор. А тебя как зовут?

— Арка… Аркади Дарелл. Рада познакомиться с вами.

— А теперь, Аркади, не будешь ли ты хорошей девочкой и не позовешь ли отца?

— Я не маленькая девочка. Думаю, не стоит так грубить — особенно, когда просите об одолжении.

Пеллеас Антор вздохнул.

— Очень хорошо. Не будешь ли ты хорошей, доброй, дорогой, маленькой старой госпожой, просто битком набитой лавандой, и не позовешь ли своего отца?

— Это тоже не то, что я имела в виду, но я позову. Только не буду спускать с вас глаз, молодой человек.

И она топнула ногой в пол.

Из холла донеслись звуки поспешных шагов, и дверь распахнулась.

— Аркадия… — На секунду у доктора Дарелла перехватило дыхание — он шумно выдохнул и спросил:

— Кто вы, сэр?

Пеллеас вскочил на ноги, и ему явно стало легче.

— Доктор Торан Дарелл? Я Пеллеас Антор. Думаю, вы получили известие обо мне. По крайней мере, ваша дочь так говорит.

— Моя дочь говорит, что я получил известие о вас? — Он направил на нее хмурый взгляд, который, не нанеся вреда, отскочил от широко раскрытых глаз и непроницаемой сети невинности, с которой та встретила обвинение.

В конце концов, доктор Дарелл сказал:

— Я ждал вас. Не будете ли — так любезны спуститься со мной вниз?

И остановился, краем глаза уловив резкое движение, которое сделала одновременно Аркадия.

Она бросилась к Стенографу, но это был совершенно бесполезно — отец стоял прямо рядом с ним. Он сказал ласково:

— Он все это время у тебя работал, Аркадия?

— Отец, — с неподдельной мукой пролепетала она, — вовсе не по-джентельменски читать частную корреспонденцию другого человека, особенно если это говорящая корреспонденция.

— Ах! — сказал ее отец. — Но «говорящая корреспонденция» со странным молодым человеком в твоей спальне! Как отец, Аркадия, я должен оградить тебя от зла.

— Честное слово, это было совсем не то.

Пеллеас неожиданно засмеялся.

— Да, да, так оно и было, доктор Дарелл. Молодая госпожа собиралась обвинить меня во всевозможных грехах, и я должен настоять, чтобы вы прочли это, если только сотрете мое имя.

— О… — Аркадия с трудом сдерживала слезы. Даже ее собственный отец не доверял ей. И этот проклятый Стенограф… А все этот дурак, влезший по-хамски в окно, заставив забыть ее выключить машину. И теперь отец будет произносить длинные, ласковые речи о том, чего не должна себе позволять молодые девушки. Похоже, что они вообще ничего не обязаны делать, разве что удавиться и умереть.

— Аркадия, — ласково сказал отец, — меня поражает, что молодая девушка…

Она это знала. Она это знала.

— …может быть такой дерзкой с мужчинами старше, чем она.

— Хорошо, для чего же ему вдруг вздумалось появиться возле моего окна? Юная девушка имеет право на уединение… А теперь мне нужно будет переделывать это проклятое сочинение!

— Не тебе решать о пристойности его появления в твоем окне. Ты просто не должна была его впускать. Ты должна была немедленно позвать меня, особенно если думала, что я жду его.

Да это же просто глупо, ты бы видел его! И он бы выдал себя, продолжая лазать по окнам, вместо того чтобы войти в дверь, — раздраженно возразила Аркадия.

— Аркадия, никто не хочет знать твоего мнения по вопросу, в котором ты ничего не смыслишь.

Нет, я знаю! Это Второй Фонд, вот что это.

Наступило молчание. Даже Аркадия почувствовала нервное подергивание в животе.

Доктор Дарелл мягко произнес:

— Где ты это услышала?

— Нигде, но в чем еще может быть столько секретного? И ты не должен волноваться, что я проболтаюсь.

— Господин Антор, — сказал доктор Дарелл, — я должен извиниться за все это.

— О, все в порядке, — последовал довольно неискренний ответ Антора. — Не ваша вина, если она продала себя силам тьмы. Но вы не возражаете, если перед тем, как уйти, я задам ей вопрос?.. Госпожа Аркадия…

— Что вы хотите?

— Почему ты думаешь, что глупо входить в окно, если есть двери?

— Потому что вы афишируете то, что пытаетесь скрыть, глупый. Если бы у меня был секрет, я бы не надевала на рот повязку, давая каждому понять, что у меня есть секрет. Я бы разговаривала столько же, сколько обычно, только о чем-нибудь другом. Вы что, никогда не читали изречений Сэлвора Хардина? Он был нашим первым Мэром, вы знаете?

— Да, знаю.

— Хорошо, он любил повторять, что только ложь, которая не стыдится себя, может, вероятно, достичь цели. Он говорил еще, что не все должно быть правдой, но все должно звучать как правда. Ну, а когда вы входите через окно, это ложь, которая стыдится себя и не звучит как правда.

— Тогда что бы ты сделала?

— Если бы я хотела видеть отца по страшно секретному делу, я бы познакомилась с ним открыто и встречалась бы по всевозможным абсолютно законным делам. И если бы каждый все о вас знал и связывал вас с моим отцом, как само собой разумеется, вы были бы засекречены дальше некуда, и ни у кого даже вопросов не возникло бы.

Антор странно посмотрел на девочку, потом на доктора Дарелла и сказал:

— Пойдемте. У меня чемодан, я хочу забрать его из сада. Подождите! Только один последний вопрос. Аркадия, на самом деле у тебя под кроватью нет бейсбольной биты, правда?

— Нет! У меня ее нет.

— Ха! Я так и думал.

Доктор Дарелл остановился у двери.

— Аркадия, — сказал он, — когда будешь переписывать свое сочинение о Плане Селдона, не нужно излишней таинственности о бабушке. Нет необходимости вообще упоминать эту часть.

Доктор Дарелл и Пеллеас молча спустились вниз. Потом гость натянуто спросил:

— Извините за вопрос, сэр. Сколько ей?

— Четырнадцать, позавчера исполнилось.

— Четырнадцать? О Великая Галактика… скажите мне, она говорила когда-нибудь, что собирается однажды выйти замуж?

— Нет, не говорила. Во всяком случае, мне.

— Ну, если она когда-нибудь выйдет за кого-то — убейте его. Того, за кого она выйдет замуж, я имею в виду. — Он серьезно смотрел доктору в глаза. — Я не шучу. В жизни не может быть ничего более ужасного, чем жить с такой, какой она станет в двадцать. Я не хочу обидеть вас, конечно.

— Вы не обижаете меня. Я, кажется, понимаю, что вы имеете в виду.

Наверху перед Стенографом с чувством отвратительной скуки сидел объект их заботливого анализа и монотонно говорил: