Андреас Эшбах - Триллион евро

С мягким толчком она уткнулась в своего предшественника, мужчину с сиденья восемьдесят пять из бокса восемь-три-два. Они медленно вкатились в небольшой зал, похожий на перрон, набитый блестящей аппаратурой, где мужчина в белом костюме одно за другим проверял сиденья.

Что с ней сейчас сделают? Она рванула свои напульсные браслеты, но они не поддались.

Мужчина осмотрел её предшественника и распрямился. Затем его взгляд перешёл на Лайру, и он бросился к ней.

— Хинрик? — прошептала Лайра, не веря своим глазам.

Её партнёр по браку достал маленький чёрный аппарат и приставил его к её напульсным браслетам. Они со щелчком раскрылись. Затем он освободил её от нанотродов.

— Идём скорее, — шепнул он.

Всё происходило слишком быстро. Лайра ничего не успевала понять. На мгновение она припомнила тот красный проводок под её пультом. Так, значит, это было дело рук Хинрика.

Она механически, как робот, вылезла из сиденья. Все её мышцы болели, но она не обращала на это внимания. Хинрик быстро скрылся в нише и тут же появился оттуда, волоча безжизненное тело женщины. Её лицо показалось Лайре знакомым. И она вдруг вспомнила эту покойницу: то была женщина, которой как раз не хватало в их боксе! Хинрик усадил труп в кресло вместо Лайры. Напульсники снова защёлкнулись, и сиденье пришло в движение.

Потом Хинрик схватил её за руку и потянул в нишу. И как раз вовремя, потому что по другую сторону рельс появилась ещё одна фигура в белом. Хинрик приложил указательный палец к её губам. В его глазах отражалось множество чувств: страх, надежда, удовлетворение и вспышки гнева.

Потом он осторожно выглянул наружу.

— Ушёл, — шепнул он. — Идём.

Она хотела его спросить, но Хинрик зажал ей рот рукой.

— Молчи, пока я не скажу тебе, что можно говорить.

Следующие часы они плутали по каким-то коридорам, туннелям, рабочим помещениям, несколько раз им пришлось скрываться от охраны. В конце концов они очутились в огромном зале, где мёртвые тела размалывались и перерабатывались в строительные блоки.

Цапфы манипулятора подхватывали розово-красные кубы и загружали в капсулы, которые потом автоматически запечатывались и транспортировались к входу в туннель.

— Это наш единственный шанс выжить, — хрипло шепнул Хинрик.

Он поднырнул под цапфами манипулятора на другую сторону и принялся опорожнять капсулу.

— Быстро полезай внутрь. Постарайся дышать как можно спокойнее. Надеюсь, воздуха хватит до Дворца. Я влезу в следующую капсулу. По дороге будут сильные ускорения, ты не пугайся.

Она сжалась как можно плотнее и попыталась дышать ровно. Капсула четыре раза дёрнулась, громко щёлкнула, и Лайра почувствовала, что едет. Вскоре начались перегрузки ускорения. Они так рвали тело, что в ней поднялась паника. С огромным трудом ей удалось подавить в себе страх. «Это могло бы сильно повысить мою квоту в части самоконтроля», — подумала она и попыталась улыбнуться, но всё ещё нарастающие перегрузки не позволили ей даже губами шевельнуть. Время потеряло всякое значение. Она поняла, что капсула достигла своей наивысшей скорости. Дышать было нечем. Она пыталась удержать себя в сознании и сосредоточилась на том, чтобы экономно расходовать остатки кислорода. Но чувствовала, как постепенно соскальзывает в обморок.

— Лайра! — резко шипел Хинрик ей на ухо, вытаскивая её из капсулы.

— Ты делаешь мне больно, — контуженно пискнула она.

— Они нас застукали!

Она растерянно огляделась. Теперь они находились в каком-то другом подземном зале. Потом она услышала охранников:

— Стоять! Вы преступаете закон.

Три фигуры в белых костюмах бежали к ним. Их движения были отрывистыми, дискретными: роботы. Хинрик потащил её к двустворчатой двери, за которой слабо мерцал свет. Створки раздвинулись, и они бросились вверх по длинной каменной лестнице, ведущей к дневному свету. Их глаза отвыкли от солнца, и они зажмурились, очутившись наверху.

Путь им преграждала стена, сложенная из камней разнообразного цвета кожи. Бежать было некуда. За стеной высились сверкающие альпийские вершины.

— Дворец человечества, — пролепетала Лайра, охваченная не поддающимся описанию волнением. Значит, он всё же существует.

— Отзвучавшая музыка, — вздохнул Хинрик, тоже переполненный чувствами. И благоговейно добавил почти шёпотом: — Дворец заявлен как отзвучавшая музыка, каждый умолкший звук — это отдельная жизнь, каждая замолчавшая гамма — это семья, каждая исчезающая мелодия — это народ.

То были слова Йоахима фон Шёппена, духовного отца квотирования, архитектора и основателя Дворца.

Лайре показалась знакомой эта череда башен и строений, с их вычурными, почти кичевыми статуями, балдахинами, боковыми нефами, стрельчатыми окнами, выпуклостями и сложными орнаментами. Она припомнила изображение старинного кафедрального собора, которое когда-то видела на картинке. И даже название вспомнила: Sagrada Familia, где-то на юге Европы. Купающийся в сочных лучах Дворец содержал в себе не меньше сотни таких «Святых семейств», был вдесятеро выше и в тысячу раз запутаннее. И он подрастал каждый день.

— Миллионы человеческих жизней, — сказал Хинрик.

Лайра глянула на своего партнёра и спасителя и увидела слёзы в уголках его глаз. Невольно и её глаза наполнились слезами. Затем она вдруг сообразила, что они стоят, и испуганно оглянулась. К её недоумению, никакой погони за ними не было. Хинрик тоже оторвал взгляд от строения, подавляющего воображение, и посмотрел назад. Он кивнул — так, будто его предположения подтвердились.

— Это запретная зона, — прошептал он.

— Можно сказать и так, — послышался мягкий голос.

Когда они снова посмотрели вперёд, перед ними стояла старая женщина в длинном одеянии из зелёного шёлка. У неё были тёмно-зелёные глаза и правильные черты лица, испещрённого морщинками. Кожа её казалась почти прозрачной. Должно быть, когда-то она была красавицей. Она сделала приглашающий жест своими хрупкими пальцами.

— Идёмте, я покажу вам мой Дворец.

Она повернулась, не дожидаясь их реакции, и зашагала вперёд удивительно величественной поступью.

Хинрик и Лайра послушно двинулись за ней.

— Твой Дворец? — переспросила Лайра с некоторым удивлением.

Женщина пожала плечами и ответила, не замедляя хода:

— Когда в течение семидесяти лет остаёшься в стенах такого здания одна, в конце концов начинаешь считать его своей собственностью. Но у меня есть и официальный титул — Хранительницы Дворца человечества.

Она ступила на мощёную дорожку, которая, сделав несколько поворотов, повела их круто вверх и закончилась перед высокой, узкой дверью.

— Ночи — самое худшее, — тихо сказала женщина, открывая дверь и входя внутрь.