Андрей Годар - Под тенью феникса

Девочка выглядела совсем иначе – выгнувшись спиной над лавкой, она вытянулась, как по стойке смирно, только одно плечо уходило вперёд и вниз, а другое назад-вверх. Её лицо было похоже на другие, те же вытаращенные глаза, растянутый рот с оскаленными зубами, трещины на лбу и щеках. Но это было детское лицо, и оттого оно выглядело намного страшнее. А еще её глаза не закатились наверх, и смотрели прямо перед собой.

Сам не свой я подошел к этим соединившимся навсегда телам и долго смотрел в лицо девочки, привыкая к этому зрелищу. Она была, наверное, на пару лет старше меня, это можно было предположить по её росту. Я смотрел на нее, а она, конечно, же, на меня, пока я сидел на корточках прямо напротив. Несколько раз, чтобы избавиться от наваждения, мне приходилось вставать и делать шаг в сторону – тогда становилось видно, что смотрит она вовсе не на меня, а просто вперёд, и до стоящего рядом семилетнего мародера ей никакого дела нет. Нужно было убедиться, что ей всё равно, что она потом не погонится за мной, и не будет приходить ночью, чтобы вернуть свои вещи.

Первым делом я взялся за мягкие сапоги и поспешил рвануть их на себя. Слишком резко получилось, сапоги так и не соскочили, зато сама девочка пришла в движение – её пятки заскользили вперёд по полу, а затылок вниз по стене, и сама она двигалась вперёд-вниз, пока не опёрлась спиной о лавку. Мама, увлечённая тем же движением, завалилась на бок и упёрлась в стену, её рука слегка захрустела. Обе фигуры, найдя новые точки опоры, замерли. Я бы, наверное, умер со страху, если бы они двигались как живые люди – но они просто осели, как два мешка с углем или как высохшие коряги. Просто два безжизненных предмета, ничего общего с людьми, даже мёртвыми.

Понемногу, медленно-медленно, я стянул сапоги, и стало понятно, почему они так трудно поддавались: было видно, как под носками пальцы ног девочки напряглись и растопырились веером во все стороны. Я их тут же примерил, пришлись впору, даже были свободны, позволяя дополнительно утеплиться. Впрочем, от идеи стянуть также и носки я отказался, смотреть на выкрученные агонией пальцы было уже чересчур. Такая смешная мысль в сравнении с тем, что мне ещё предстояло совершить.

Честно, я не помню, тряслись ли у меня руки, когда я взялся за штаны. Уверен, что так оно и было.

Помню только, какой была шерстяная ткань на ощупь, и какой твердой оказалась плоть под ней.

Сжав в кулаках ткань, медленно тащил её вниз, и, что было сил, сопротивлялся с искушением поднять голову и встретиться с остановившимся взглядом умершей в жутких муках девочки, с которой я сейчас снимал штаны. По непонятной причине очень хотелось это сделать, будто приказ какой-то в голове звучал:«Подними голову, маленький паршивец! Посмотри мне в глаза! Сделай это!». Нет, не поддался. Снял успешно. Даже невзирая на неприятный сюрприз – под штанами не оказалось колгот, и мне пришлось смотреть на посеревшую слоящуюся кожу её ног. Эти чёртовы хлопья остались на внутренней поверхности ткани, так что потом пришлось выворачивать штаны наизнанку и долго их вытряхивать. Закончив с этой задачей, я сорвал с одного из столов скатерть, поганую синтетическую тряпку жуткой расцветки и, не глядя в сторону девочки с её матерью, накрыл их с головой. Лишь после этого повернулся и подоткнул скатерть так, чтобы она уже точно не сползла. Взгляд этой девочки был теперь надёжно скрыт, и, если не произойдет ничего экстраординарного, я больше никогда его не увижу. Носить украденные сапоги и штаны было не страшно и не противно, они воспринимались как добытый с великими сложностями трофей и потому ощущались как нечто родное, приятное, заслуженное. И, конечно, в них я чувствовал себя намного теплее, что не могло не радовать.

В качестве походной сумки я взял рюкзачок, лежавший на одном из стульев у стойки. На моей спине он был как настоящий полноразмерный рюкзак на взрослом человеке. Наученный неприятным психологическим опытом, я даже не пытался предположить, кому из посетителей он принадлежал, и что именно очередной окоченевший труп будет обо мне думать. Поэтому я просто вывернул на пол его содержимое – пачку каких-то документов и бельё,– забросил его на спину и уверенно вышел наружу. Не оборачиваясь, не дрожа и ни о чём не сожалея.

В сапоги, чтобы не хлябали на ногах, я набил обрывки газет, получилось очень даже удобно и тепло. Штаны вовсе налезли как родные и грели превосходно, даже не пришлось поддевать под них затёртые грязнючие шорты. Пистолет я так и не придумал куда заткнуть, чтобы удобно было доставать, и, как раньше, нёс его просто в руке. Еды и воды я решил не брать, так как рассчитывал вернуться до наступления темноты, то есть часам к четырём. Слава Богу, у меня всегда были на руке мои электронные часы, так что не пришлось лишний раз ничего воровать у жмуров. Я их сохранил и много лет спустя ещё носил потом в кармане как талисман.

Идти было совершенно не холодно, ощущалась только лёгкая прохлада, которая только ускоряла шаг. Это важный момент, потому что впоследствии я старался по любой погоде одеваться именно таким образом, чтобы было чуть прохладно. Пару раз потом чуть насмерть не замёрз, но то уже было намного позже.

Всю дорогу вокруг не происходило ничего, даже птиц не видел. Абсолютно спокойная картина, даже до скучного прям. Шёл я такой весь подготовленный с пистолетом в руке, и едва ли не ждал всяких неприятностей, чтобы с блеском их отразить и превозмочь. Дурное состояние, словом.

Уже подходил к заправке, когда услышал сзади быстро приближающийся рёв мотора. Всю браваду как рукой сняло, за полторы секунды и следа от неё не осталось. Что делать? Вокруг ни деревца, ни куста, не говоря уже о каких-то стенах, до заправки добежать никак не успевал вообще. Стою, ноги дрожат а сзади этот звук нарастает. Не скажу, что решение я принял осознанно, это, скорее, биологический инстинкт сработал. В общем, я просто упал на обочину, скатился с асфальта на землю, так и замер, вроде как мёртвым притворился. В любой другой ситуации такой поступок был бы самым дурацким из всех возможных, жучиный манёвр просто какой-то: плюхнуться на спину и типа ты умер… Но, знаешь, на мёртвой земле он оказался действительно разумным: даже не притормозив, машина пронеслась мимо так быстро, что аж ветром рвануло за куртку. Может, на меня вовсе не обратили внимания? Или они таких валяющихся на обочине мёртвых мальчиков видели уже много раз? А может, просто спешили? Подумав о том, что пассажиры проехавшей мимо машины могли просто от кого-то бежать, я решил на всякий случай поваляться ещё немного.

Лежал, пока не начал серьёзно замерзать, и, так и не дождавшись никаких преследователей, встал, попрыгал, чтобы согреться и продолжил путь. Я не сожалел о том, что почём зря валялся на холодной земле. Я знал, что поступил разумно.