Андрей Годар - Под тенью феникса

– К боеспособному населению вы отнесли…

– Всех, кто может держать в руках оружие. И тех, кто атаковал нас

Ерш выражался подчёркнуто формально, что, в общем-то, было не очень обычно. Таким образом, он отстранялся от общечеловеческой оценки всего произошедшего. Кажется, он нашёл полное утешение и оправдание в том, что считал свой приказ абсолютно верным с точки зрения

Инструкции. И пришёл он к этому выводу совсем недавно.

– И какой ты видишь жизнь посёлка после уничтожения всех мужчин?

– Я не знаю. Откровенно говоря, думать об этом – не моя задача. Я воин, и я сделал то, что должен был сделать в этой ситуации. Я ни в чём не сомневаюсь и ни о чём не сожалею. Как я уже сказал, готов отвечать заэто лично.

Я смотрел в его спокойное честное лицо, и не видел на нём никакого воодушевления, никаких эмоций. Этот человек не наслаждался тем, что расстрелял всех мужчин посёлка, что обрёк их отцов, жён и детей на крайне туманное будущее. Он сделал то, что считал нужным, несмотря на сомнения и, может быть, угрызения совести. Им можно было залюбоваться – само воплощение исполнительности, решительности и уверенности. Томми выключил камеру и зачерпнул полную горсть семечек:

– Ну? И что ты думаешь по этому поводу?

– Думаю, что Ерш поступил правильно. Действительно, эти люди, являлись налётчиками и нашим противником. Врагами всего нашего дела. Вот только…

– Ага, «вот только». Не так просто оказалось. Незадачка вышла с людьми.

– Лес рубят – щепки летят, Томми,– говорю я, и задней мыслью осуждаю безграничный цинизм этих слов. Но есть стойкое ощущение того, что один из нас сейчас, в этой комнате, должен говорить подобные вещи.

– Даже если закрыть глаза на то, что среди расстрелянных легко могли оказаться и вполне миролюбивые люди. Да наверняка, они там и были. Но есть ещё остальные, которые теперь…

вообще непонятно что с ними будет. Мы для них – палачи. Даже если мы возьмём под свою опеку выживших, они будут спать и видеть, как бы намотать наши кишки на вилы, и кто их за это осудит?

– Женщины и старики против опытных бойцов. Это не может быть угрозой.

– Они воспитывают детей. Они общаются с другими людьми… точнее, будут иметь возможность делать это. И ты забываешь о том, что они сами – часть того, что случилось. Может быть, не убивали, но совершенно спокойно пользовались плодами истреблений. Не возмущаясь, не сомневаясь и не отвергая. Было бы большой ошибкой видеть в них страдальцев, ставших жертвами обстоятельств.

– Подожди, я не улавливаю, к чему именно ты клонишь…

– Да не клоню я ни к чему! Пока что. Просто рассуждаю вслух, а ты мне в этом помогаешь, понял?

– Понял, продолжай.

– Так вот. Как ни верти, эти люди уже являются частью той системы, системы грабежей и паразитизма, с которой мы боремся. Они видели, как легко отнимать. Они знают, как можно вероломно нападать на соседей. Они настолько привыкли к относительно лёгкой жизни грабителей, что разучились вести самодостаточное хозяйство – ты же сам слышал! Вот это очень характерная черта, прямо готовый индикатор.

– Думаешь, те, кто начали грабить, уже не могут вернуться к нормальной жизни?

– Ну, чисто теоретически могут, я думаю. Однако никогда этого не делают. Вспомни сам: ты когданибудь видел шакалов, которые остепенились, возделали поле, построили конюшню с курятником, наклепали детей и тихонько себе живут? Если человек один раз попробовал взять чужое, и у него это получилось… честно работать он не пойдёт никогда. А зачем, спрашивается? Теперь для него просто: кто сильнее тот и прав. Помнишь того субчика, которого мы допрашивали в декабре?

Рассказывал нам, что те, кто не могут защититься –«терпилы», и в том, чтобы гнуть их, ничего плохого нет. Сами себе таблетки от совести прописали, паскуды!

Разгорячившись, Томми вскочил со стула и начал ходить вперёд-назад по комнате. Обычно педантичный и аккуратный, он не заметил приставшие к штанам скорлупки семечек, которые теперь при каждом его шаге осыпались на пол. Я пока решил ограничить своё участие в обсуждении простыми вопросами, которые просто направляли бы его мысль: – То есть ты считаешь, что такие люди для нас и для общества потеряны?

– Преимущественно, да. Посуди сам – они уже отошли от законов жизни в обществе. Они уже почувствовали себя силой, которая может ломать, которая может не уважать и идти вопреки. Сам способ мышления изменился, деградировал. Это ведь не дети, которые накапливают опыт и меняются по внешним обстоятельствам. Это взрослые люди, которые совершили свой выбор сознательно… или не вполне сознательно, что уже не важно. Они никогда не смогут стать прежними.

– Не смогут отложить оружие и взять за плуг?

– Думаю, что не смогут. Разве что на некоторое время, под давлением. Но будет ли у нас время и возможности содержать их под конвоем? Они уже стали хищниками, и без ошейника спокойно вести себя не смогут.

– А если набирать их в отряды? Восстанут?

– Может восстанут, а может и нет. Но проблемы будут создавать постоянно. Начиная с нарушений дисциплины, и заканчивая дезертирством. Снова тебе говорю – они иначе мыслят, не смогут быть чем-то большим, чем цепные псы! У нас на всех ошейников и будок не хватит…образно выражаясь, конечно.

– А если периодически бросать им куски кровавого мяса?

Томми остановился и посмотрел на меня растерянно и настороженно: – Ты это что имеешь ввиду?

– Ну, например, как было в армии у Чингисхана. От покорённых народов, из самого отребья, набирались особые отряды для первых шеренг в построении. Не слышал?

– Нет. И что?

– Так вот эти самые передовые отряды первыми врубались в ряды противника, потери у них были самые страшные, но зато они обладали исключительным правом первыми приступать к грабежам и мародёрству. И вообще, им были позволены бесчинства, которые в рядах регулярной армии жёстко пресекались. А оформиться в обособленную силу они просто не успевали, потому что эти бесстыжие вояки дохли как мухи, состав постоянно обновлялся. Но ты можешь себе представить, как эти черти, живущие сегодняшним днём, сражались!

Молодой атаман задумался, но всего лишь на секунду. Исчезнувшее с его лица выражение недоумевающего воодушевления тут же вернулось:

– Ты меня совсем не слушал, что ли? Какие грабежи? Чингисхан был завоевателем и тираном, ау нас основная работа – мирное присоединение людей к обществу, которое стремится стать цивилизованным! Будет цивилизованным, и никак иначе!

– Ну, может, мы сможем предложить им что-то другое? Какие-то исключительные права, которые бы не очерняли наше дело?

– Вот когда придумаешь, что именно нужно предложить, тогда и будет разговор. Абстрактные предложения это прекрасно, но не в тот момент, когда нам нужны конкретные действия!