Эдуард Кондратов - Десант из прошлого

Пренебрежительно махнув рукой, Инга вышла из лаборатории.

Моторист Геннадий Коршунов служил в торговом флоте четвертый год, и еще не было случая, чтобы он лишал себя удовольствия поспать подольше после ночной вахты. Однако нынешний рейс заставил его изменить своей привычке спал теперь моторист на удивление мало. И причиной, тому было присутствие на «Иртыше» светловолосой и большеглазой научной сотрудницы.

Геннадий Коршунов был влюбчив. Правда, никто на «Иртыше», кроме сигнальщика Ивана Чепрасова, его закадычного друга, не догадывался об этом. Напротив, все считали его хладнокровным увальнем, для которого все женщины на одно лицо — будь то Марина Влади или рябая Тося — буфетчица из владивостокского «Якоря». И только Иван знал, что этот увалень непременно влюбляется чуть ли не в каждом порту. Впрочем, Иван знал и то, что сердечные раны у друга заживают быстро.

Услышав накануне отплытия о том, что среди трех научных сотрудников есть женщина, Геннадий пропустил это мимо ушей. По его представлениям, женщина-ученый могла быть не иначе как пожилой засушенной особой в очках и темном одеянии. Вот почему он сразу потерялся, когда столкнулся на палубе нос к носу с высокой привлекательной девушкой, которая, мило улыбнувшись, о чем-то его спросила. О чем, он так и не понял: ее живое, чуть скуластое лицо, ее низкий певучий голос повергли Геннадия в состояние кратковременного шока.

С тех пор прошло около двух недель плавания, и для Коршунова этого оказалось более чем достаточно. Ивану Чепрасову пришлось теперь в полной мере испить чашу друга — исповедника и советчика.

Сама Инга нимало не догадывалась о сердечных томлениях рыжего, широкоплечего моториста. Ей казалось естественным, что он готов часами просиживать в лаборатории. Коршунов неплохо знал радиоаппаратуру и не раз говорил Инге о своей любви к науке и особенно к морской геологии. Ей нравилось, что Геннадий близко к сердцу принимает интересы экспедиции, и она не могла взять в толк одного: почему Коршунов недолюбливает веселого и добродушного Костю Феличина.

Когда Инга, слегка раздраженная приевшимся кривлянием Кости, вышла из лаборатории и поднялась по трапу на верхнюю палубу, моторист, застенчиво улыбаясь, поспешил к ней навстречу.

— Привет, Гена, — дружелюбно сказала Инга, протягивая ему узкую ладонь. — Экий вы франт сегодня… Не жарко?

Коршунов смущенно одернул наглаженную форменку и только потом осторожно пожал руку девушке.

— Как у вас там… с эхограммами? — проговорил он, слегка запинаясь. — Нет еще показаний?

— Все то же, — уныло сказала Инга. — И вчера, и сегодня. А пора бы… Посидим, что ли?

Они уселись на бухту каната и несколько минут молчали, глядя на зеленоватый безмятежный океан. Потом Коршунов спросил:

— Я вот подумал сейчас… Может, ошибка у Александра Михайловича вышла? Океан — вон он какой громадный, немудрено и просчитаться. Из кабинета всего не ухватишь.

Инга сердито взглянула на моториста.

— Чудак вы, право! «Из кабинета»… Астрономы на бумаге планеты открывают — и не ошибаются. Если б вы, Гена, знали Андреева получше, не мололи бы ерунды. Он тысячи сейсмограмм изучил, прежде чем свою гипотезу выдвинуть. Тысячи! Говорят, что дно океана сейчас изучено только процентов на десять-пятнадцать. Немного, правда? А на деле это «немного» — десятки толстенных томов с описаниями, и все они Андрееву знакомы так, как нам с вами собственные паспорта. Да он еще пять лет назад мог публикацию с выводами сделать, а не поторопился: все проверял и перепроверял… Нет уж, ошибки быть не может. Другое дело — вся теория в целом…

Инга оборвала себя на полуслове. Коршунов, заметив, что этот разговор неприятен девушке, поспешил слегка изменить тему.

— А когда найдем всю эту… серию впадин, что дальше?

— Гена, вы повторяетесь, — скучным голосом сказала Инга. — Точно такой вопрос вы мне задавали вчера. Найдем — занесем на карту, потом сделаем сейсмический анализ слоев дна радиоакустическими буями. Помните, я вам рассказывала? Серия взрывов, регистрация преломленных волн и тэ пэ…

Коршунов кивнул. Опять наступила долгая пауза, Наконец моторист задумчиво произнес:

— Упорный он, ваш Андреев. Как носорог, смотри-ка…

— Знаете, Гена, — тихо отозвалась Инга, и ее большие темные глаза остановились на обветренном лице Коршунова. — Года четыре назад, когда я была еще студенткой, Андреев на лекции произнес между прочим фразу, которая запала в память. Он сказал, что грош цена человеку, если этот человек не сделал сегодня все возможное, что в силах был сделать. В этой фразе — весь Андреев, и я не знаю случая, чтобы он…

— Горчакова! Инга! Ур-ра-а! Нашли! Глуповато-радостная физиономия Феличина, чертом выскочившего на палубу, бумажная лента в его руке и сияние в глазах Степана Хрищенко — матроса, который нес сегодня вахту у самописца эхолота, были настолько красноречивы, что Горчакову и Коршунова будто ветром сдуло с канатов.

— Неужели? Костенька! Умница! — взвизгнула Инга и, бросившись к Феличину, с размаху влепила ему в загорелый нос поцелуй.

Геннадий вздрогнул и рассмеялся. Он ведь тоже был рад, ужасно рад за Ингу, за Андреева, за всех…

Ульман вышел из бара в самом скверном настроении. Скандал подействовал на него угнетающе, хотя за время, проведенное на острове, можно было уже привыкнуть и не к таким пустякам. Если уж ты плюхнулся в эту кашу, хочешь не хочешь, а изволь расхлебывать. Читай перед сном, как молитву, цитатник господина Карповского, лови каждое слово «великого фроянского вождя», усердно делай «взносы» и — помалкивай.

События последних дней выбили его из колеи. Чрезвычайное положение, объявленное на острове в связи с началом «космической кампании», запуск «тарелочек», подозрительная вспышка «матриотической» истерии — все это привело Курта в смятение.

Хуже всего, что его мучила совесть. Ведь он знал о готовящемся блефе с «пришельцами». И не только знал. Пресловутые «летающие тарелочки», вызвавшие панику в мире, были не чем иным, как его экспериментальными ионолетами. Как ни уверял он себя в том, что затея Карповского и Гейнца его не касается и что он только выполнял контракт и не мог предвидеть, чем обернется его командировка, сомнения одолевали. И теперь он все чаще возвращался к мысли: что-то он сделал не так.

Когда после короткого и в общем-то бесцельного пребывания в Англии и в Турции Курта привезли на остров, он сообразил, что основная его работа начнется именно здесь. Так и оказалось. Хотя создавать на голом месте крупные мастерские по сборке вертолетов — задача непростая, особых трудностей он не встретил. Необходимое оборудование было уже доставлено, его оставалось только смонтировать. Да и детали вертолетов изготовлять на месте почти не пришлось: все важнейшие узлы, выверенные и испытанные, имелись в избытке. Его, конечно, озадачила идея, размещения авиационного предприятия на необитаемом островке. Но это его не касалось, и он принялся за дело. Требование Вальтера заключить вертолет внутрь серебристого, диска показалось ему странным, но и только. Тем более что выполнить его было несложно.