Эдуард Кондратов - Десант из прошлого

Словом, у Курта нашлось достаточно времени, чтобы часть его посвятить прерванной работе — проблеме создания сверхскоростного ионолета.

Вот тогда-то его и поймал в мышеловку Гейнц, правая рука президента. Он вызвал Ульмана к себе и неожиданно предложил изготовить несколько десятков малогабаритных ионолетов, управляемых по радио и имеющих форму диска. Курт изумился: зачем понадобились его воздушные лилипуты? И тогда Гейнцг нимало не смущаясь, будничным тоном разъяснил: их миссия — одурачить людей, имитировать «летающие тарелочки».

Курт отказался. Гейнц хладнокровно выложил на стол контракт. Через минуту Ульман убедился, насколько искусно тот состряпан: практически он был обязан делать любые машины, в которых будет нуждаться авиакомпания. Курт попытался ухватиться за соломинку, сославшись на то, что патент на его ионолет приобретен «Гамбургер Альгемайне Люфтсистем». Вместо ответа Гейнц положил перед ним еще один документ. Ульман прочитал и вытаращил глаза: патент перекуплен международной авиакомпанией «Лозанна». И все-таки он еще некоторое время колебался, готовый впервые в жизни не выполнить контракт, нарушить слово. Но Гейнц тем же ровным тоном напомнил, что Ульман обязался не вникать в политические мотивы деятельности компании и его отказ равносилен разрыву контракта. Отсюда следует, что фирма Транке должна заплатить неустойку в сумме… Гейнц заглянул в контракт, быстро сделал подсчет на листке и протянул Ульману. Увидев цифру, Курт понял, что западня захлопнулась.

Ульман подчинился, успокоив себя тем, что независимо от целей авторов лжекосмического фарса он-то занимается настоящим делом — создает ионолеты. И все-таки в душе поселилось тоскливое ожидание чего-то мерзостного. Неистовая шумиха последних дней только усилила это предчувствие.

Сейчас, подходя к своему двухместному вертолету, стоявшему в центре площади, Ульман ощутил нестерпимое желание взять и улететь отсюда куда угодно, только бы совсем. Но на камуфлированных фроянских вертолетах внутреннего употребления дальше острова не улетишь. И он сам приложил к этому руку.

Подняв машину в воздух, Курт взял курс в сторону мастерских.

— Кто вам разрешил сократить обкатку? Я, кажется, вас спрашиваю… Потрудитесь отвечать, господин инженер!

На сменного инженера жалко было смотреть. Он стоял почти навытяжку, красный, потный, не решаясь сказать ни слова. Это еще больше злило Ульмана. Он не любил бессловесных.

— Какого черта вы молчите, Петерс? И до каких пор я буду прощать вам техническую бездарность? Нет, мое терпение лопнуло…

— Успокойтесь, Курт, — раздался сзади веселый голос. — Это я разрешил сократить обкатку.

Ульман обернулся. Лавируя между решетчатыми скелетами ионолетов, по мастерской шел господин Вальтер. Вот уж на кого не действовал тропический климат. Пухлое холеное лицо Вальтера было безукоризненно белым, словно выстиранное с содой.

— Вы? — Брови Ульмана возмущенно поползли вверх.

— Я. А что? Двигатель обкатан раньше. А контрольная обкатка — это же формальность. И потом… — Вальтер хитро подмигнул. — Мы с Петерсом больше не будем, даем слово!

Поймав на себе более чем красноречивый взгляд инженера, Вальтер едва заметно усмехнулся.

Ульман зло тряхнул головой и молча пошел на испытательную площадку. Вальтер не спеша двинулся за ним. У выхода Курт задержался, и Вальтер догнал его.

Ульман встретил его недобрым взглядом.

— У вас есть ко мне дело?

— Да, конечно. Собственно, я приехал за вами. Вы знаете, что сегодня собирается Высший совет республики? Будут обсуждаться итоги конкурса поэтов.

— Я ничего в поэзии не понимаю.

— Это не столь важно. Важно, что вы член совета республики и редко бываете на его заседаниях.

— А испытания?

— Пусть их проведет старший инженер.

Ульман внимательно посмотрел на Вальтера и понял: спорить бесполезно.

«С ума они посходили, что ли? — подумал он. — Бросить испытания ради… Ну и балаган…»

Если бы эти слова мог услышать господин президент, он бы, несомненно, глубоко огорчился. Демократичность государственного строя республики Фрой была для Сержа Карповского предметом особой гордости. В самом деле, где на земле найдешь государство, которым управляют представители высшей касты человеческого интеллекта — ученые и поэты? Больше того, все семь членов совета — три ученых, три поэта и сам президент — в любой момент могли быть свергнуты с республиканского Олимпа по первому же требованию рядовых фроянцев. Каждый житель республики был вправе претендовать на президентское кресло: для этого ему стоило лишь собрать в свою пользу 70 процентов голосов жителей острова. А чтобы заменить собою любого из членов совета, требовался совсем пустяк: нужно было всего лишь доказать, что в науке или в поэзии ты более компетентен, чем тот, на чье место притязаешь.

Такой прецедент в жизни республики был лишь однажды: Паоло Пирелли, остроглазый нахальный итальянец с Разгрузочной Площадки, добился своего, публично бросив вызов и затем побив в поэтическом турнире «самого» Стефана Арниста, которого считали на острове мэтром. На места ученых пока что никто не посягал.

Вот уже полтора года «большая семерка» вершила в республике законодательную власть. Правда, обязанности ее не были чересчур обременительными: члены Высшего совета никогда не принимали законченных решений. Они ограничивались, как правило, тем, что вносили предложения. Истинную ценность их определял Объективный Анализатор — большая логико-информационная вычислительная машина, электронная память которой была начинена всевозможными сведениями о правилах и принципах жизни республики. Злые языки поговаривали, что этот Анализатор не столь уж и объективный, ибо его решения подозрительно часто совпадают с мнением господина президента. Но злые языки — это всего лишь злые языки.

Занимаясь поистине высокими материями — разработкой философских и идейных концепций республики, подготовкой и проведением конкурсов, определением степени матриотичности фроянцев, — члены «большой семерки» на своих заседаниях почти не касались прозаических, будничных проблем жизни острова. Ими ведали помощники президента — господин Вальтер — координатор по науке, и господин Гейнц — координатор по работам. Этим двум, а также красивой японке мисс Судзико Окато, личной секретарше Карповского, позволялось присутствовать на заседаниях Высшего совета. Гейнц почти не пользовался привилегией: ему, человеку, который непосредственно руководил и строительством, и портом, и финансами, и, наконец, Когортой хранителей, не часто удавалось выкроить время для участия в обсуждений важнейших государственных проблем. Вальтера члены совета видели гораздо чаще, хотя островная «мимикрия», за которую он отвечал, доставляла ему немало каждодневных хлопот. Молодая японка — «моя неэлектронная память», как однажды пошутил Карповский, бывала на заседаниях совета всегда. Она вела протоколы.