Павел Искра - Тропа тайкера

— А что, она тут и вправду существует? И что это вообще такое? удивился на этот раз Серый.

— А хер ее знает. Слышала я про нее от одного знакомого дурика, — она резко села и, не дожидаясь приглашения, налила себе стакан водки, — Короче, поехали как-то двое в мае месяце в эти места. Пили здесь три дня, не просыхая. Да видно, не рассчитали сил — одна бутылка водки лишней осталась. Под конец даже одолеть ее не смогли, ха-ха-ха, во козлы! — Алька вновь залпом опрокинула в себя водку и продолжила рассказ. Самым потешным при этом было наблюдать за Татьяной, которая слушала ее с таким видом, как если бы, например, сама Ким Бессинджер, чьей страстной поклонницей она являлась, сидела бы перед ней в вечернем платье и рассказывала великосветские новости в самых изысканных выражениях.

— И приехали они сюда снова уже в августе, продолжила Алька, Бутылку-то ту они под сосной закопали и зарубку сделали. А когда откопали, видят — пожелтела почему-то водка. Вначале пить ее не стали пили то, что с собой привезли. И под конец — все наоборот случилось. То есть не хватило им до полной кондиции как раз этой бутылки. И, конечно, открыли ее, хватанули по стакану той желтой водки, и отключились. Ну, через какое-то время один в себя приходит и видит, что другого рядом нет, и лес стал совсем не тот, что был раньше, деревья расступились и прямо перед ним лежала дорога… — Алька поставила опустевший стакан на землю, встала на ноги и протянула руки к костру, — и дорога звала его, это было нечто, от чего нельзя было отвести глаз. Она была устлана сухими желтыми листьями, деревья не были похожи ни на одни, существующие в природе, их ветки образовывали вверху шатер, из которого лился изумрудный свет. А вдали шевелилось что-то черное, мрачное, в нем чувствовалась угроза безумцу, который осмелится проникнуть в самые сокровенные тайны мира. Но бывают минуты, когда не боишься ничего, даже смерти. И он пошел вперед. И в этом даже не было вызова, не было ярости и гнева, его просто манил зов неизвестного, — Алькин голос стал меняться, хрипотца куда-то ушла, с каждой фразой он становился все сильнее и богаче интонациями.

— А деревья не молчали, они шептались друг с другом на неведомом языке, слова были непонятны, это были даже не слова, а просто шорох листьев. Но смысл слов того шороха был ему созвучен до глубины души, то был язык подсознания…

То были давно забытые легенды канувших в Лету эр, когда люди еще не объявили себя повелителями природы, а были лишь органичной частью ее. И все имело свой смысл — и рождение, и старость, и смерть, и снова рождение.

И деревья шептались друг с другом:

— Для чего это надо?

— Ни для чего, все это никогда не существовало и не будет существовать под этим небом.

— Тогда зачем это надо?

— Затем, что это повторяется изо дня в день, и пройдет не одно тысячелетие, пока это не сотрется временем.

— Что знаменует собой это?

— Ничто, оно ничтожно по сути своей, и не стоит нагибаться, чтобы поднять это с земли.

— Тогда зачем это существует?

— Потому что нет ничего лучше и совершеннее этого, это последний венец творения разума, и гибель этого есть гибель всего, что существует во вселенной.

— Как ты назовешь вселенную?

— Пылинкой.

— Повтори, как ты ее назовешь?

— Мощной безличной силой.

— А кто ее обитатели?

— Боги, ибо нет ничего прекраснее, чем разум и жизнь. И вместе с тем безумцы, пожирающие самих себя.

— Что для человека дороже всего на свете?

— Жизнь.

— Что для него важнее жизни?

— Воля.

— Что, в конце концов, все уравновешивает, что пугает и манит своей неизвестностью, что есть самое тяжкое горе и высшее благо, в чем величайший смысл и полная бессмыслица, что это?

— Смерть.

— А что ты прикажешь делать с этим?

— Выбросить на свалку.

— Что ты еще прикажешь делать с этим?

— Больше ничего, это ничего не стоит здесь, но те, живущие под другим небом, найдут это и возвеличат, и это будет жить в веках, не умирая — но нет ничего вечного под солнцем! Пройдут миллиарды лет — и возродится наш светлый, прекрасный мир, который пока лишь чуть-чуть кому-то напомнит о себе в самых дерзких, астральных мечтах.

Алька села на бревно и попросила стакан воды. Таня, размазывая слезы по щекам, открыла бутылку нарзана и, налив полный стакан, подала ей. Отпив два глотка, Алька кивком головы поблагодарила ее и продолжила свой рассказ:

— А листья все шумели и шумели, и не было конца их преданиям, как не было конца дороге. Их голоса менялись, уже другой шепот раздавался вокруг него, уже другие легенды рождались в лесу, их можно было почитать апокрифическими…

«…И настал день, когда разгневался Владыка мира на все, что создал Он, когда был добр, но сейчас страшен был в гневе Своем. И обрушились на вселенную гигантские катаклизмы, испепеляющий жар белых звезд обращался в ледяной мрак, когда огненные смерчи бушевали в пространстве, уничтожая всё до последней пылинки и обращая всё в хаос. Так повелел Владыка мира — Он хотел уничтожить разум.

И сказали люди Ему: — „Неужели Ты хочешь подбить нас, ведь самая большая звезда ничтожна перед жизнью, и если Ты это сделаешь, то это будет самый тяжкий грех для Тебя, и будешь Ты стенать в ужасе, и Твоя же власть падет на Тебя Самого, когда поймешь, что творил“.

Но ответил Он им: „Разум не дал вам пользы, ибо возомнили себя богами, а на деле были подобны жалким червям. Вы губите всё вокруг, но не можете создать того, что уничтожили, и убиваете, и терзаете себе подобных, полагая, что нет над вами Воли…

И сотру Я с лица земли и города, и села, и горы, и моря, и маленькие ручьи, и широкие леса, и всякое малое растение, и рыб, и зверей, и всё то, что живет под этими звездами. И оставлю Я последнее разумное существо, которому не надо будет ни света, ни пищи, ни воздуха, и оно будет жить вечно, и будет свидетелем всему, что Я сотворю в других измерениях. Да будет так!“

И грянул великий гром…»

Прервав свой рассказ, Алька молча допила свою воду и посмотрела на нас.

— Ну как, еще не устали слушать? — тихо спросила она.

— Аля… — Танькины слезы уже размыли всю тушь, что была на ее ресницах, — ты великая актриса, да?

— Иногда я выступаю на сцене, — сухо ответила та, — Если хотите дослушать, налейте еще водки, и чтоб после закусить чего было.

— Да-да, Алечка, — обжигая лицо, Таня стала раздувать угли под шашлыком, — Ты только продолжай, это прямо какое-то волшебство.

Серый тут же открыл вторую бутылку, налил полный стакан, достал из сумки помидор и подал Альке.

— Сули, — приказала она, что и было мгновенно исполнено Серым. Круто посолив свежий овош, она залпом выпила свой третий стакан, слегка закусила И требовательным взглядом посмотрела на шашлыки, вокруг которых хлопотала Таня. Схватив моментально поданный шампур, она в полминуты обглодала его, и испустив вздох удовлетворения, метнула шампур в стоявшее рядом дерево.