Павел Искра - Тропа тайкера

— А что я еще не учел?

— Ты не учел шум горной речки — и двигался, как при полной тишине. Речка помогала тебе, ты мог выиграть время. Но это не главное. Ты ведь все время смотрел на меня.

— Извини, дед, что перебиваю…

— Не извиняйся, всегда спрашивай, что непонятно, и не бойся задать глупый вопрос — мне, я имею в виду.

— А когда вы успели пересечься взглядами — ты и Верный? Ты же все время смотрел на огонь?

— Это тебе так казалось — в темноте. И когда веки почти прикрыты, невозможно узнать, куда смотрит человек. Особенно если ты привык, что я все время смотрю на огонь. Вообще, дай своему врагу свой образ, заранее покажи слабости этого образа, пока тот к нему не привыкнет. А как привык — все, считай, что он у тебя на крючке. И ты уже знаешь, в какое место тот будет бить. Только, — улыбнулся дед — сам не привыкни вдруг. А то от тебя ничего не останется.

— Это трудно — огорченно заметил Данг.

— Трудно умирать, а это — ерунда.

— Дед, а что ты там говорил, что я смотрел на тебя? Разве я не должен видеть противника?

— Ты должен учиться наблюдать за противником, не глядя.

— А как это?

— Это действительно трудно объяснить. По крайней мере, не стоит смотреть ему в глаза — кроме, разумеется, трусов, которых можно испугать. Достойный противник всегда прочтет по глазам твои намерения. Поэтому наблюдай за его поведением, не упуская мельчайших деталей.

— Но ты же клевал носом!

— Вот именно. Это должно было насторожить. С чего это я вдруг уснул именно тогда, когда ты начал движение? Очень похоже на ловушку. А когда ты начал захват, то был совершенно раскрыт.

— Но я же был сзади тебя, как ты увидел?

— Я уже был готов. И краешком глаз отметил движение руки — даже в таком положении оно замечается на мгновение раньше, чем горло противника блокируется захватом. Двигаюсь я все равно быстрее тебя, но и это не главное.

Дед замолчал и снял одну ветку с нанизанным мясом с огня.

— По-моему, неплохо. Давай флягу.

Мясо с вином — это было чудесно. От вина, как ни странно, никто не пьянел, оно только дарило радость и прилив сил. Данг достал из рюкзака флягу и отвинтил пробку, сделал два глотка. Потом передал деду.

— А в чем я еще ошибался?

— В том, как ты вел себя, когда потерпел поражение, — голос деда стал очень серьезным.

— А что я мог сделать? Ведь только рыпнешься — смерть.

— Верно. У тебя не было ни единого шанса выбить. Но ты должен был сконцентрировать свою волю в одном очень простом движении.

— Каком? — Данг явно не понимал, о чем идет речь.

— Улыбке.

Данг совершенно перестал понимать своего деда. Улыбаться, когда рот искажен немым криком? Когда уже нет никаких мыслей, и бешено колотится сердце? И зачем?

— Да, это очень трудно. Гголова и впрямь уже уже ничего не соображает. — И заметив, как вытягивается в гримасу изумленное лицо Данга, дед весело рассмеялся:

— Читать мысли не так уж и трудно, если научишься наблюдать. Когда ты уже знаешь человека, то по его поведению, жестам, мимике, интонациям голоса и главное — по его поступкам ты будешь знать все, о чем он думает. И даже о том, что он вдруг решит сделать немного погодя. Этому можно научить любого умного человека, а вот овладеть улыбкой — удел особо избранных.

— А какой в этом смысл? Все равно ведь смерть. И так, и этак. Зачем концентрироваться?

— Цель двоякая, — хитро улыбнулся дед, — Во-первых, ты сбиваешь противника с толку. Каждый враг ведь желает, пусть даже подсознательно, что жертва будет молить о пощаде, пусть даже и не в прямом смысле, стоя на коленях и целуя ему ноги. Кстати если враг вдруг такой дебил, что вдруг пожелает, чтобы жертва действительно целовала ему ноги, то есть прямой смысл так и поступить. Ведь даже над ботинками есть несколько хороших точек, я тебе их показывал, и не понадобится большого мастерства вцепиться в них зубами. Только уж изо всех сил, до болевого шока. Но я говорю об умном противнике, который, как он считает, вовсе не наслаждается стенаниями своей жертвы. Но все же, когда он видит искаженное страхом лицо, — это ему привычно и ничуть не сбивает с толку. А улыбка — сбивает, и хотя бы секунду он думает.

— О чем?

— Какая разница? Когда человек думает, он неспособен на действия.

— Как это? — не понял сути его слов Данг.

— Это действительно так. Или ты думаешь, или действуешь. Я не говорю о привычных ситуациях, привычка действительно хороша тем, что позволяет соединять мысли и дело одновременно. Хотя и тут, если рассчитать время, скажем, до сотой доли секунды, можно найти отличные друг от друга моменты миг-размышление и миг-движение. А уж когда человек попадает в нестандартную ситуацию, то сначала он размышляет, учитывая все аспекты предстоящих движений, а затем действует. Кстати, очень важно овладеть мгновенным переходом от одного к другому. Но это тоже дело практики. А вот улыбка идет наперекор самому мощному инстинкту, присущему всем живым существам. Она привилегия самых достойных людей. Верный, например, бесстрашный боц, но улыбка ему недоступна.

— А если она не собьет врага с толку?

— Хоть на миг, но собьет. Это будет твой миг.

— А если противник тоже владеет улыбкой?

— Тогда ты и вправду умрешь. Но это не важно. Важно то, что ты улыбнешься в последний момент всему миру, который любил. И смерть перестанет быть страшной.

— А что, обязательно надо любить этот мир?

— Посмотри вокруг нас. Разве он не прекрасен?

— Я не имею в виду это.

— А тебе вовсе не обязательно любить все, что ты видишь в жизни. Даже если жизнь очень страшна, все равно в ней найдется хоть что-то, что можно любить. Иначе она потеряет весь смысл, и тогда моментально приходит смерть.

— Я никогда так не думал, — фыркнул Данг, — Я полагал, что любовь есть лишь в романах.

— Я говорю о любви воина. Наша жизнь — сплошная война. И не только на фронте. Мы сидим у костра, едим мясо под это вино, и воюем. А за что? Против кого мы всегда знаем, но за что?

— За себя. За герцога. За родину.

— Прекрасно. Ты сказал все именно в такой последовательности, как все про себя и думают. Хотя говорят обычно сначала «за герцога». Как ты думаешь, почему?

— Ну как-то так принято.

— А почему?

— Не знаю… Герцог, наверное, хочет, чтобы его боготворили.

— Это так, но он ведь обычный человек. Если бы он просто хотел такого добиться, у него бы ничего не вышло. Все-таки всем людям свойственно считать всех важнее самих себя. И уж отдавать свою жизнь за чыо-то шкуру, пусть даже и герцога, на самом деле никто не хочет. Но это сейчас. А вот раньше… — дед на минуту задумался, пытаясь четче сформулировать мысль.

— Я уже говорил, что страх смерти — самый мощный инстинкт. Вообще-то любой страх лечится навыком — например, если ты боишься, что тебе набьют морду, или у самого рука не поднимается — тебе просто прививается навык. Мне удалось привить тебе этот навык довольно быстро, не так ли? — дед с хитрой усмешкой взглянул на Данга.