Журнал «Если» - «Если», 2012 № 02

Производство компаний Sunswept Entertainment, TSBD Louisiana и др. (США — Канада), 2011.

Режиссер Билл Кондон.

В ролях: Кристен Стюарт, Роберт Паттинсон, Тэйлор Лотнер, Билли Бер и др.

1 ч. 57 мин.

Вспомним: первый фильм саги («Сумерки») вызвал настоящую сенсацию в мире кино, второй («Новолуние») можно было перетерпеть, но третий («Затмение») произвел впечатление воистину удручающее.

Зато четвертый фильм сумеречной саги порадовал. Это отличная режиссерская работа. Картина начинается долгожданной свадьбой Беллы и Эдварда (кажется, что уж банальнее), но режиссер Билл Кондон и сценарист Мелисса Розенберг дарят зрителю шикарный готический сон, где свадьба превращается в кровавое торжество вампиров. Вот почему героиня напугана. Она идет к алтарю, ведомая отцом, и хочет повернуть назад. Не так-то легко сделать выбор — стать вампиром, войти в семью кровожадных монстров, потерять душу. Но вот она ловит взгляд Эдварда, и страхи отступают, на лице появляется безмятежная улыбка. А мы видим то самое платье, вызвавшее столько восторженных ахов в интернете, — белоснежное, с ярким кружевным вырезом в виде креста на спине, оно струится шлейфом, а вокруг падают лепестки роз, Вообще, операторская работа точна и профессиональна, много удачных ракурсов, потрясающие природные виды, игра символами и смыслами.

Несмотря на общее положительное впечатление, фильм затянут. Так ли уж было необходимо представлять «Рассвет» в двух частях, поддавшись голливудской моде? И «резать по живому» — обрубать сюжет произведения на половине, оставляя на последний фильм саги «самое вкусное» — грядущее противостояние семьи Калленов с тысячелетним кланом Волтури?

Однако нельзя не отметить удачный юмор, хороший аудиоряд — перекличку с треками из первого фильма, слаженную игру актеров и отличные спецэффекты.

Наталья Щерба

Производство компаний Canal+Espana и El Deseo S.A. (Испания), 2011.

Режиссер Педро Альмодовар.

В ролях: Антонио Бандерас, Елена Анайя, Мариса Паредес и др.

1 ч. 57 мин.

Когда за экранизацию берется признанный мэтр кинематографа, фильм зачастую получается лучше первоисточника. Яркий тому пример — триллеры Альфреда Хичкока. Да и сам Стивен Кинг говорил, что «Сияние» в исполнении Стэнли Кубрика более значительное произведение, нежели книга. А случается, на экране появляется некий третий смысл, как в «Солярисе» Тарковского.

«Кожа, в которой я живу» снята по мотивам «ужастика» Тьерри Жонке «Тарантул». И у Альмодовара, знаменитого испанского режиссера, обладателя двух статуэток «Оскар» за фильм «Все о моей матери» и других менее заметных наград, жанр преобразовался в психологическую научно-фантастическую драму. Хирург Роберт Ледгард разработал методику создания искусственной человеческой кожи. Официальная версия для врачебного сословия: доктор ставит опыты на мышах. Но в самом начале фильма заявлен настоящий объект — молодая женщина Вера.

На этом остановимся. Сам режиссер настойчиво просил критиков не раскрывать сюжет его фильма. Скажем только, что «Кожа, в которой я живу» создана в логике других лент Альмодовара. Это европейское кино, без пластиковых «идеальных» (как внешне, так и внутренне) голливудских персонажей. Каждый герой — со своим прошлым, со своей драмой. И в центре новый Франкенштейн, столь же страшный и одержимый, как и знакомый нам по классике, но причины его научных экспериментов совершенно другие.

Этот фильм — контрпропаганда силиконово-коллагенового настоящего, которое настолько разъело вневременные представления о «прекрасном», что само тело становится чем-то чуждым, вроде одежды, которую можно снять в любой момент. И психологическое изнасилование, чем занимаются современное общество, желтая пресса, гламур, запросто меняя вес, пол, цвет глаз, способно сломать человека, искалечить, но дух личности все равно не «отформатировать». Во всяком случае, пока…

Анастасия Шутова

Для подавляющего большинства зрителей артист — это внешность. Красивая, харизматичная или, наоборот, устрашающая. Но развитие экранных технологий многое корректирует.

Нередкий комплимент мастерству: «Одними глазами играет». Однако все чаще и чаще зритель не видит даже глаз актера. Это касается, разумеется, по большей части фантастических кинолент. Раньше взгляд скрывали маски и сложный грим, теперь широко применяется «захват движения», когда от исполнителя в кадре остается лишь оцифрованный «костяк». Эта технология вроде бы похоронила страхи рубежа двадцатого и двадцать первого столетий, когда некоторым казалось, что компьютерная графика со временем грозит вытеснить живых актеров, по крайней мере из дорогостоящих блокбастеров. Время показало несостоятельность угрозы. Знаменитая некогда «Последняя фантазия» оказалась единичным примером. Даже продюсерам стало очевидно, что и в творческом, и в коммерческом плане выгоднее симбиоз артиста и компьютера.

Вместе с тем уже давно сложилась некая генерация актеров, работающих словно бы и в кадре, и за кадром. Их тонкое мастерство — передать грани образа не глазами, а телодвижениями, как будто возвращаясь на новом витке к выразительным средствам немого кино. Кто-то из них параллельно снимается с «открытым» лицом, кто-то нет — в любом случае публика воспринимает и помнит только их движения. О нескольких таких артистах — наш рассказ.

«Отцом» современных «людей тела», безусловно, является звезда немого кино Лон Чейни. Он снялся в полутора сотне фильмов, но наибольшую известность Чейни принесли те картины, где он совершал метаморфозы со своей внешностью. Далеко не все из них были фантастическими. В одной ленте Лон Чейни сыграл «безрукого» стрелка, виртуозно скрывающего до поры до времени наличие верхней пары конечностей. В другой — безногого; до него считалось невозможным так подвязать ноги к телу, чтобы они выглядели культями. Ранним развитием пластических талантов Чейни был обязан своим глухонемым родителям…

Чейни прославился смелыми экспериментами с гримом: он даже стал автором статьи о гриме не где-нибудь, а в «Британской энциклопедии». Актер успел побывать Квазимодо, Человеком-обезьяной, а его коронной ролью стал образ Призрака оперы в первой экранизации романа Гастона Леру (до создания одноименного мюзикла были еще десятки лет). В «Соборе Парижской Богоматери» Чейни был настолько убедителен в им самим изобретенном гриме, что некоторые студийные боссы подумали, будто Квазимодо играет настоящий горбун. Сам Чейни порой довольно сильно страдал от собственных экспериментов, наносивших серьезный вред его здоровью: накладки травмировали ноги, а несовершенные контактные линзы портили зрение, Современники называли его «человеком с тысячью лиц» и шутили: если увидишь таракана, он может оказаться Лоном Чейни.