Журнал «Если» - «Если», 1998 № 07

— Примите сообщение, Лейкхэрст. — На плоском экране под ходовым иллюминатором появилось подсвеченное радарное изображение «Гинденбурга», зависшего над базой ВМФ в Лейкхэрсте. Оно было похоже на светло-голубую пулю, вокруг которой роилось несколько сот крошечных белых точек. В верхней части экрана горело табло расчета времени: 06.05.37/19:22:05/Событ. — 02:45.

— Продолжаю удерживать станцию в заданной точке. Готов забрать вас по сигналу маяка.

— Очень хорошо, «Оберон». Я вот-вот… — Остальное потонуло в шипении статики, и пальцы Меца ловко пробежали по пульту управления, корректируя позицию хронолета-разведчика. Шипение тут же затихло, и он услышал окончание фразы Хофмана:

— …огромен. Ты не поверишь, насколько он велик! Его размеры можно сравнить разве что с астероидным буксировщиком. Эта штука…

— Не отвлекайтесь от задачи, Лейкхэрст.

— Мотор работает, я готов тронуться в любой момент. — Последовала еще одна пауза. — Просто не верится, что когда-то люди действительно использовали двигатели внутреннего сгорания, чтобы перемещаться с места на место. От них жутко воняет!

— Я знаю. Не выключайтесь… — Мец снова бросил взгляд на хронометр. Осталось две минуты, одиннадцать секунд и последний отсчет, плюс-минус несколько секунд поправки на неточность в записях современников. Эти несколько секунд и были самой сложной частью всей операции.

— Ну что ж, Фрэнк, — пробормотал он негромко. — Теперь все зависит только от тебя. Постарайся ничего не испортить.

6 мая 1937 года. Четверг, 19:23.

Над аэродромом установилась сверхъестественная тишина. Даже надоедливый мелкий дождь, зарядивший с самого утра, ненадолго прекратился, сквозь разошедшиеся тускло-серые облака проглянули прямые, как стрелы, лучи закатного солнца, и серебристые бока «Гинденбурга» окрасились зеленоватым светом весенних сумерек. Военные моряки дружно налегали на швартовы цеппелина, словно играя в перетягивание каната с Левиафаном, бесшумно парившим в трехстах футах над их головами, и только где-то на краю толпы радиожурналист из Чикаго беспрерывно комментировал происходящее, склонившись над портативным магнитофоном.

Оглядевшись по сторонам, Фрэнк неожиданно подумал о том, что он окружен мертвыми людьми. Вот Фриц Эрдманн — полковник Люфтваффе, пытавшийся разоблачить возможного саботажника среди пассажиров, но проглядевший Эрика Шпеля; вскоре он будет убит обрушившейся горящей балкой. Обречены Герман Донер и его дочь — очаровательная юная Ирэн, — отправившиеся в Америку, чтобы провести здесь каникулы и отдохнуть. Погибнет Мориц Файбух — приятный, хорошо воспитанный господин, которого стюарды с самого начала отделили от других немцев просто потому, что он был евреем. Доживал свои последние минуты и Эдвард Дуглас — служащий «Дженерал моторе» и американский шпион (по предположению гестапо), от которого на протяжении всего полета Фриц Эрдманн не отходил буквально ни на шаг.

И, точно так же как все эти люди, должны были погибнуть в огне Джон и Эмма Пенне; такова, во всяком случае, была их судьба с точки зрения истории.

Но в действительности все обстояло несколько иначе. Одежда, которую с самого утра надели на себя Джон и Эмма, только казалась сшитой из обычного хлопка и шерсти; на самом деле она была выполнена из особой огнеупорной ткани, неизвестной в этом столетии. Носовые платки, которые лежали у них в карманах, будучи развернуты и прижаты ко рту, обеспечивали две минуты нормального дыхания в любой атмосфере, так как содержали в себе запас молекулярного кислорода. Зато в багаже супругов Пенне не осталось ничего, что было бы сделано в двадцать четвертом столетии. Миниатюрные камеры, которые они разместили по всему воздушному судну, должны были испариться, как только температура достигнет 96 градусов по Цельсию. Что касалось исчезновения их тел, то его легко было объяснить тем, что страшный жар попросту испепелил их, и это, кстати, выглядело бы не так уж неправдоподобно, поскольку после катастрофы некоторые останки были опознаны только по обручальным кольцам и часам с гравировкой.

— Время? — шепнула Леа, и Фрэнк снова постучал по оправе очков.

— Примерно шестьдесят пять секунд, — ответил он и, сняв очки, убрал их в карман. Леа кивнула и, отпустив его руку, снова доложила ладонь на перила.

По палубе неожиданно пронесся сквозняк — должно быть, кто-то открыл иллюминатор. Одна из пассажирок помахала рукой мужчине, который, стоя в толпе встречающих, возился с пузатой кинокамерой.

Призраки… Одни только призраки окружали Фрэнка.

В нагрудном кармане его пиджака лежала небольшая вещица, которую он позволил себе взять на память о путешествии. Это был сложенный в несколько раз лист плотной бумаги, в верхней части которого были типографским способом оттиснуты изображение воздушного корабля и его название. Под этой гравюрой был напечатан список пассажиров. Сей документ предназначался вовсе не для ХКИЦ — Фрэнк уже решил, что когда вернется домой, то вставит его в рамочку и повесит на стену своей квартиры в Тихо-Сити. Конечно, это было нарушение, и Леа ворчала на него до тех пор, пока Фрэнк не возразил, что во время катастрофы бумага, безусловно, сгорит. Впоследствии сам он сделал вид, будто не заметил чайной ложечки, которую Леа заткнула за резиновую подвязку чулка. Фрэнк знал, что подобных мелочей никто никогда не хватится, и искренне жалел о том, что не может спасти двух собак, которые путешествовали вместе с ними в специальной клетке, стоявшей в багажном отделении. Там, откуда явились Леа и Фрэнк, собаки были большой редкостью, и ему даже не хотелось думать о том, что станет с этими ни в чем не повинными тварями, когда…

Фрэнк глубоко вздохнул, стараясь привести в порядок взвинченные нервы. Спокойнее, приказал он себе. Все будет в порядке, только не надо терять голову.

Это место по правому борту на палубе «А», неподалеку от ведущего вниз трапа, Фрэнк и Леа заняли совсем не случайно. Им было известно, что большинство из оставшихся в живых пассажиров уцелело только потому, что они находились именно здесь, а не по левому борту, где путь к спасению людям преградила мебель, выброшенная из широких дверей обеденного зала. Настоящий Джон Пенне погиб, потому что незадолго до катастрофы ушел с палубы, чтобы проведать Эмму, которая по неизвестным причинам оставалась в каюте. Что это было? Морская болезнь? Или, возможно, некое предчувствие? В истории не осталось никаких упоминаний о том, почему погибли супруги Пенне, но Фрэнк и Леа не собирались повторять их ошибку.

Они знали, что первой о землю ударилась корма дирижабля. Было неизвестно, как поведет себя при этом стоявший в конце прогулочной палубы огромный рояль, однако Фрэнк и Леа уже решили, что побегут по проходу, как только почувствуют первый гибельный рывок, который поначалу все примут за обрыв причального каната. Вниз по трапу, мимо палубы «Б», к пассажирскому люку… К тому времени, когда они достигнут его, «Гинденбург» будет уже почти что на земле, и им придется прыгать с высоты не более четырех метров.