Роберт Силверберг - Бездна

И не плеснет равнина вод,

Небес не дрогнет лик.

Иль нарисован океан

И нарисован бриг?

Лоулер не помнил следующие строчки, но и прозвучавшего было достаточно.

Тряхнув головой, словно избавляясь от одолевших его мыслей, он спустился в трюм, в свою каюту, чтобы хоть немного поспать перед наступлением следующего дня.

Вальбену приснился новый сон о Земле, совсем не похожий на те, виденные им раньше в течение многих лет. На этот раз сновидение принесло с собой не картины гибнущей прародины человечества, а огромное полотно, изображающее исход с нее, полет к звездам. И вновь он парил над знакомым голубовато-зеленым шаром из своих снов.

Взглянув вниз, Лоулер увидел тысячи изящных сияющих иголочек, поднимающихся с Земли, может быть, целый миллион. Словом, так много, что было невозможно подсчитать их. Все они устремлялись к нему, взмывали с поверхности голубой планеты, устремляясь в космос непрерывным потоком. Мириады крошечных световых точек, пронзающих тьму, окружавшую Землю. Это корабли странников Вселенной, тех, кто решил покинуть родной шарик, корабли исследователей, путешественников, переселенцев, отправляющихся в неизведанное, прокладывая путь от своей прародины к бесчисленным звездам Галактики.

Лоулер следил за ними, отыскивая взором по всей Вселенной, провожая взглядом до самого конца перелета, до множества тех миров, названия которых известны большинству, но для него они оставались столь же таинственными, волшебными и недостижимыми, как и сама Земля: Набомба Зом, где море алого цвета и солнце — голубое; Альта Ханналанна, на которой огромные неповоротливые черви с самородками драгоценного желтого самоцвета во лбу роют туннели в пористой почве; Галгала, золотой мир; Ксамюр, где воздух напоен восхитительными ароматами, а наэлектризованная атмосфера мерцает и лучится красотой; Ириарте, Ментирозо; Мулано, мир двойного солнца; Рагнарок, Олимпус, Малебольге, Энсалада Верде и Санрайз… И даже Гидрос, тупиковый мир, из которого нет возврата.

Космические корабли устремлялись с Земли во все концы Вселенной. И где-то в пути свет Терры навсегда гас для них.

Лоулер метался в беспокойном сне и вновь — уже в который раз! — видел эту страшную вспышку пламени, за ней опускалась непроглядная тьма и звучал последний вздох по погибшей планете. Но, казалось, никто не замечает ее гибели. Все спешили все дальше, дальше, дальше…

Следующее утро принесло тот самый роковой день, когда Госпо Струвин пнул ногой то, что ему показалось сваленными в беспорядке мокрыми канатами желтого цвета, и выкрикнул свой последний вопрос: «Эй, кто здесь оставил эту сеть?»

— Я же говорил вам, — повторял потом Кинверсон несчетное количество раз, — что не верю спокойному морю.

А отец Квиллан вновь произнес:

— «Да, и если я пойду долиною смертной тени, не убоюсь зла» (псалом 22:4).

Смерть Струвина оказалась слишком неожиданной, — они находились в плавании так недолго — чтобы смириться с ней или даже просто осознать ее. На Сорве уход в мир иной был обыденной повседневностью: вы заплывали слишком далеко в залив на своей рыбацкой лодке, и внезапно начиналась буря; вы прогуливались по кромке защитной дамбы острова — поднимается Большая Волна и уносит в открытое море; иногда находите каких-нибудь вполне аппетитных, на первый взгляд, моллюсков, которые оказываются не такими уж безобидными и тому подобное. Создавалось, однако, впечатление, что корабль можно считать неуязвимой территорией. Возможно, именно поэтому все хватались за это ложное утверждение, хотя на самом деле судно было весьма беззащитно, подобно пустой деревянной скорлупке, маленькой щепке, плывущей посреди немыслимо огромного пространства.

Лоулер ожидал, что по пути на Грейвард, несомненно, будут трудности, нервное напряжение и всякого рода лишения, каких-нибудь два-три несчастных случая в качестве испытания для его порой весьма ограниченных познаний в медицине, но смерть … Здесь, в этих спокойных водах? Смерть капитана ? И на расстоянии всего пяти дней от Сорве! Так же, как жутковатое спокойствие первых суток путешествия казалось странным и подозрительным, так и гибель Струвина теперь воспринималась словно зловещее предупреждение, даже предзнаменование, новых бедствий, которые не замедлят объявиться.

Путешествие сплотило всех, они еще больше сблизились, притягиваемые друг к другу так, как затягивается новая кожа вокруг заживающей раны. Люди стали заведомыми оптимистами с нарочито демонстративной надеждой на лучшее будущее и с не менее показной внимательностью к состоянию предельно напряженной психики своих товарищей.

Делагард объявил, что примет командование кораблем на себя. Чтобы уравновесить обе вахты, Оньоса Фелка перевели в первую. Ему пришлось самому возглавить группу Марталло — Кинверсон — Браун, а Нид управлялся с составом Гольгхоз — Хендерс — Тейн.

После того минутного срыва и утраты контроля над собой при известии о гибели Госпо Делагард старался сохранять видимость абсолютной уверенности в себе, холодного профессионализма и совершенной неустрашимости. Сильный и непоколебимый, он стоял на своем капитанском мостике, наблюдая за пересменкой вахт и за порядком в парусном хозяйстве.

Ветер дул с востока. Путешествие продолжалось.

Со дня смерти Струвина прошло четверо суток, а ладони Лоулера все еще продолжали саднить, обожженные живой «сетью», пальцы сгибались с большим трудом. Сложный узор из красноватых линий поблек и сделался бледно-коричневым, но, скорее всего, Тила оказалась права, и у него теперь навсегда останутся шрамы. Это его не слишком беспокоило — и без того тело покрывали следы порезов и ссадин как результат неосторожности в различные периоды жизни. Вальбена больше тревожила проблема с пальцами. В его профессии требовалась особая гибкость и чувствительность всей пятерни, причем не столько для проведения хирургических операций, сколько для осмотра и пальпирования тел пациентов, что являлось одной из главнейших составляющих процесса диагностирования. Он не сможет воспринимать ту информацию, что дают врачу организмы больных, с помощью негнущихся одеревеневших пальцев.

Тилу тоже беспокоило состояние рук Лоулера. Появившись на палубе, чтобы приступить к работе в своей вахте, она сразу заметила его, подошла и ласково взяла ладони Вальбена в свои руки, как тогда, в первые мгновения после гибели Струвина.

— Да-а… Они не очень-то хорошо выглядят, — с тревогой призналась Браун. — Ты пользуешься своей мазью?

— Естественно. Хотя теперь от нее совсем мало толку.

— А другое лекарство? Ну, те розовые капли? Болеутоляющие?