Коллектив авторов - Классициум (сборник)

– Более всего меня раздражает тот факт, что мой друг, взрослый человек, попытался завести с моей дочерью какие-то отношения безо всякого позволения с моей стороны. Разумеется, я в любом случае был бы против, но хотя бы поговорить как мужчина с мужчиной… Некрасиво! Ты молчишь и, я надеюсь, начала понимать мою правоту…

«Даже не знаю, как объяснить ему… Впрочем… Иногда лучше ничего не говорить, а то еще скажешь что-нибудь».

– Ты у нас совершенно несамостоятельный человек. Да ты просто ребенок! Ни разу в жизни ты хотя бы сутки не провела вне дома, вне нашего с мамой присмотра! Что тут говорить о столь длительном пребывании в большом и сложном мире, который тебе абсолютно не известен! К тому же ты сама отлично знаешь, насколько слабое у тебя здоровье… Если бы кто-то из нас мог сопровождать тебя, вероятно, этот бессмысленный вояж на Марс оказался бы возможным. Как своего рода учебно-экскурсионное путешествие, например. Но твоя мать нехорошо себя чувствует, к тому же ей элементарно тяжело отправляться в такую даль. А я слишком занят неотложными делами… Ты… Ольга! Не понимаю твоего поведения… Я же сказал, что ты никуда не едешь! Почему… ты… сумка… сейчас же… ты… куда… сумка… остановись немедленно… и сумку… свою…

Последние слова обращены были к закрывающейся двери.

«Не поймал», – только и подумала она, заводя кар.

Отец догнал ее, когда она стояла в очереди к регистрационной стойке на симферопольском космодроме. Она не отправилась бы домой ни при каких обстоятельствах. И, кажется, слишком сильно посмотрела на него, пытаясь взглядом выразить эту простую мысль. Трудно объяснить что-то, когда и так всё понятно. Во всяком случае, тебе – всё понятно. И непонятно, как другим может быть непонятно.

От ее взгляда отец отшатнулся.

Сгорбился.

Бессильно потер пальцами лоб.

Не драться же им!

Жалея его, она произнесла:

– Извини меня, папа. Извини меня. Я не в сказку еду. Я еду к живому человеку, который мне очень нужен. Я должна быть рядом с ним. Никаких сказок, папа. Просто так вот у нас получилось, уже не переиграешь. Прости меня, папа. Пожалуйста.

Лицо у него сморщилось – все мышцы старались не дать слезам выбраться наружу. Шагнув к дочери, он робко погладил ее по руке.

– Ну… ладно… Ладно. Ты… давай-ка там это…

Замолчал и добавил тверже:

– С богом, Ольга. И ты меня прости. Обязательно!

С этими словами он сунул ей две распечатки.

– Простишь? От него было два послания, но я… как-то… мне это всё не нравилось. И, строго говоря…

Наверное, она бы крепко разозлилась. Дурная вышла бы сцена – да еще при всем честном народе! Но мысли ее давно удрали с Земли на Марс, мысли ее давно стали марсианками, им уже не было никакого дела до чудесных, добрых, далеких землян. Они находились в данный момент на космодроме фактории Королев и озирались в поисках таможенной будки. Поэтому Ольга и ответила с такой легкостью:

– Конечно, папа. Ничего.

Отец хотел поцеловать ее в щеку, даже потянулся, но потом, наверное, решил, что выходит как-то неловко, нелепо… в семье так не делается… да и очередь… столько чужих людей. Не стал целовать. Прикоснулся к ее пальцам и попытался улыбнуться, а она попыталась улыбнуться ему в ответ. Не смея стереть с лица эту странную недоулыбку, он зашагал к стоянке частных каров у входа в здание.

Первое письмо сказочник отправил на десятый день после их расставания:

«Очень скучаю по тебе, очень люблю тебя. Помнишь, однажды ты водила меня на мол, убегающий в море, близ горы Аю-Даг? Мы еще говорили тогда о холодной душе Крыма, и ты сравнила ее со своей душой, со своим сердцем. А я возразил: у тебя душа не холодная, а зябкая. Она всё время мерзнет, ей всё время нужны сухие дрова. Ведь я именно это говорил, верно? Так вот, кое-что изменилось. Мне очень хотелось отогреть тебя, и в конце концов я сам стал зябнуть в те дни и часы, когда не мог делать это. Согревая тебя, пришелица из эфирного княжества, слишком хрупкая для нашего мира, я и сам согревался. Тепло бродило меж нами, как вода по сообщающимся сосудам: когда в одном недостача, она сейчас же восполняется из другого… Нынче, признаюсь, мне холодно без тебя».

Второе пришло дней через семь после первого:

«Я так скучаю по тебе, я так люблю тебя! Рад был бы вернуться на Землю поскорее – дела мои большей частью завершены, и мне нескоро потребуется вновь лететь на Марс. К несчастью, возвращение мое откладывается. Я подцепил какую-то местную хворь. Ничего серьезного, однако экспедиционный врач велел, для проформы, полежать в карантине с недельку. И теперь эскулапы международного госпиталя «Каперна» тратят на меня время, более необходимое для настоящих больных. Подожди еще чуть-чуть. Как только медики отпустят твоего сказочника, он без промедления явится к тебе».

Она взошла на борт межпланетного лайнера «Секрет» с одной мыслью: «Господи, сколько же он там валяется? Господи, помоги ему!»

– Послушайте, от нас мало что зависит… Что мы можем? В лучшем случае, гасить некоторые симптомы. Таких бактерий нет на Земле. Раньше, может быть, и были, но сейчас уже нет. И у нас, конечно, нет опыта борьбы с ними. Марсианской медицине, по большому счету, всего несколько лет… И я даже не представляю себе…

– Доктор, у него есть шанс?

– Я не знаю! У меня двое с переломами, один с белой горячкой, один с честным добрым земным гастроэнтеритом, сорок два с марсианской лихорадкой и один – с синдромом манускрипта. Я отлично представляю себе, как поставить на ноги четверых из сорока семи. А вот насчет остальных…

– Так это называется «синдром манускрипта»?

– Да, профессиональная болезнь полевых археографов на Марсе. На старушке-Земле таким способом можно в худшем случае лишить себя зрения, а тут… тут совсем другое дело.

– Профессиональная болезнь? Значит, уже были случаи…

Молоденький доктор, вчерашний студент пензенского мединститута, до смерти уставший, с синевой под глазами, с мощным стимулятором в артериях, только бы не уснуть, только бы не уснуть… сообразил, до какой степени он проговорился. Дальше следовала двухходовка, после которой ему угрожал мат.

– Были. А как же! У всех одно и то же: не надев перчаток, взялся листать рукопись эпохи Дон или эпохи Лом, кто их разберет, и… машинально потер уставшие глаза.

Доктор с наслаждением потер глаза.

– Сколько было таких случаев? Чем закончилось?

Шах.

Он вяло попытался сопротивляться:

– Ну… в сущности, это чисто медицинская проблема… тут есть масса аспектов, которые следует учиты…

– Сколько, – она повысила голос первый раз в жизни, – и чем закончилось?

Доктор сдался.

– Сергей Антонов – четвертый. До него у нас было три летальных исхода. Но…