Коллектив авторов - Классициум (сборник)

Капитанша встретила нас в расстегнутом грязном мундире, перемазанная какой-то черной копотью.

– Мне нужен циолколет «Сенаторша Попугаева»! – сразу заявила тетя Маша.

– На каком основании?

– Государственная тайна!

Тетя Маша что-то прошептала на ухо капитанше, и та ахнула.

– Сейчас же, сию минуту! – выкрикнула она. – Только вызову лейтенантшу Шмидт! Как хорошо, что экипаж не отпущен. Сейчас вам подадут переходной рукав!

– Сколько пассажиров может принять корзина?

– Корзина маленькая. Троих или четверых. Это же патрульный циолколет.

– А скорость у него какая?

– Максимальная! Двадцать пять верст!

– По ветру или против ветра?

– По ветру…

– Какое свинство!

Тетя Маша была в таком состоянии, что отпускать ее без присмотра мы побоялись. Генеральша-то генеральша, но вдруг генеральство, ударив ей в голову, произвело там непоправимые разрушения? Из одного лишь милосердия мы полезли вслед за тетей Машей в кривой парусиновый рукав и вывалились из него в корзину «Сенаторши Попугаевой». Там было тесно и плохо. К тому же корзина не имела потолка, и мы сразу оказались на ветру. Уткин первым делом упустил свою шляпу с вуалью и злобно смотрел ей вслед, пока она летела над циолкодромом в сторону леса, чтобы навеки украсить собой елку или березу.

Лейтенантша, запуганная капитаншей, смотрела на тетку с ужасом. Нас она, кажется, и вовсе не видела.

– В погоню! – закричала тетя Маша, придерживая на голове каракулевую шапку.

Заработал винт. «Сенаторша Попугаева» стала медленно отдаляться от «Статской советницы Циолковской», разворачиваясь носом куда-то в сторону Крестовского острова.

– Да за кем гонимся, тетенька? – в ужасе спросили мы.

– За иродами! – ответила она.

Циолколет набирал скорость. Тетя Маша стояла рядом с лейтенантшей Шмидт, одной рукой держалась за канат, другой сжимала бинокль. Корзина опасно раскачивалась. Уткин хорохорился.

– Я всегда геройски переношу качку, – говорил он. – Нужно только правильно сесть, положить оба локтя на стол и стараться ни о чем не думать.

Стола не было. Вообще ничего не было, только закуток, где мы могли сидеть на мешке с песком, прижавшись друг к другу, чтобы нас не задевали матроски и механички. И нам уже было страшно.

Я невольно вспомнила рассказ мистера По «Ангел необъяснимого», в котором главный герой летит по небу, ухватившись за канат, свисающий с корзины воздушного шара. Но тому герою повезло – он, свалившись, влетел в дымоход и оказался в камине своего собственного жилища. А нас что ожидало?

Глядеть вниз мы боялись. Уткин утверждал, что там, внизу, уже не острова, а Черная Речка. Мы не верили. Поверили, когда лейтенантша на приказ тети Маши отвечала:

– Так точно, курс на Выборг.

– К чему? – спросила Дарья Петровна.

– Я их, мазуриков и стрикулистов, выслежу! Я узнаю, где у этих пташек гнездышко! – ответила тетя Маша, хотя на вопросы Дарьи Петровны отвечать не обязательно – она их чаще всего сама себе задает.

Летели мы не меньше часа, ничего не понимая, и оказались над Суздальскими озерами. Тут чуть было не приключилась беда – тетя Маша, перегнувшись через борт, чудом не кувыркнулась вниз головой. Тут блеснул несвойственной мужчинам ловкостью Уткин – экс-капитан схватил тетку за начищенные сапоги и втянул обратно. Но она, кажется, вовсе не заметила этой маленькой неприятности.

– Ишь, в какую глушь забились! – сказала она. – Ну да от меня не уйдешь! Р р разгромлю!

Но на сей раз тетя Маша промахнулась.

Не только она увидела сверху в бинокль гнездо иродов и стрикулистов, но ироды и стрикулисты также увидели «Сенаторшу Попугаеву».

Дарья Петровна завизжала, как самая обыкновенная женщина, когда в полусотне сажен слева от нашего циолколета возникло нелепое сооружение, длинное и зыбкое, похожее не то на сеялку, не то на веялку. Оно состояло из тонких досок и дощечек, на которые были натянуты большие куски холста, управлялось существом в огромных, на пол-лица, очках и в кожаном шлеме, а когда оно подлетело поближе, мы увидели самое страшное, чего и вообразить не могли.

Летун был бородат!

– Это что же такое творится?.. – спросила я, лишившись голоса.

– Это мужчина… – прошептал Уткин. – Черт возьми меня совсем, это мужчина! Это мужчина!

Дальше началось страшное – Уткин принялся срывать с себя шарф, лорнет, медальон, веер, и всё это кидал вниз с сатанинским хохотом.

– Мужчины! – вопил он. – Заберите меня отсюда, мужчины!

Второй бородатый летун поднял в воздух свою машину и оказался справа от нас. Мы невольно поразились его безумству – надо же осмелиться доверить себя сооружению, рядом с которым моя этажерка для книг мистера По выглядит монументальной. Решительно невозможно было понять, как оно держится в воздухе. Если бы оно махало решетчатыми крыльями – другое дело. Но крылья были неподвижны.

– Госпожа Шмидт! Достаньте эту, как ее, мортиру! – приказала тетя Маша.

– У меня нет мортиры!

– Тогда эту, как ее! Канонаду!

– Нет у меня канонады! Вообще ничего нет!

Две воздушные этажерки кружили вокруг «Сенаторши Пугачевой» с непостижимой скоростью. Грянул выстрел, лейтенантша Шмидт съежилась и зажала руками уши.

– Пушку мне, пушку! – ошалев от безнадежности, кричала тетя Маша. – Заряжай, пли!

Летуны обстреливали нас, а мы ничем не могли ответить.

– Надо возвращаться! – воскликнула лейтенантша. – Если они продырявят баллон – мы очень быстро… мы упа… мы уже падаем!..

– Это бунт! – наконец поняла тетя Маша.

– Это революция! – обрадовался Уткин. – Попили вы нашей кровушки! Бабы, бабы, бабы!

Мы с Дарьей Петровной присели на корточки, чтобы ничего не видеть и не слышать.

– У них там целый воздушный флот, – сказала тетя Маша, от горя сев прямо на пол. – Они его держат на болотах! Они нашли способ летать без баллонов! Ходили же слухи в министерстве! Ходили! Но пресекались!

– Надо запомнить место и вернуться сюда на «Циолковской», с солдатками и артиллеристками, – ответила я. – А этажерки – сжечь!

– Они перелетят в другое место! Это же бунтовщики, хуже Пугачева! Медам, это начало конца… – пробормотала тетя Маша. – Они вырвались на свободу и уже летают! А дальше что будет?!

Уткин прыгал в корзине, размахивал руками и старался, чтобы летуны его заметили и поняли.

Дырявая «Сенаторша Попугаева» медленно разворачивалась. Она теряла высоту. Как ни торопились механички и матроски, но быстрее лететь она уже не могла, и довольно скоро мы снизились настолько, что могли срывать ветки с деревьев. Все мешки с песком были уже выкинуты, оставалось терпеть и надеяться, что мы не свалимся в воду.

Летуны пропали.

Уткин тихо плакал – наверно, от радости.