Ричард Матесон - Легенда

- Я избавился от нее, - наконец сказал он. - Мне пришлось сделать с ней то же самое, что и с остальными. С моей собственной женой. - Какое-то клокотанье в горле мешало ему говорить.

Колышек.- Его голос был ужасен.- Я вколотил в нее... А что еще я мог сделать? Я ничего больше не мог. Я...

Он не мог продолжать. Его трясло. Он долго стоял так, плотно закрыв глаза...

Потом снова заговорил:

- Это было почти три года назад. И до сих пор я помню... Это сидит во мне, и я ничего не могу с этим поделать. Что делать? Что делать?! - Боль воспоминаний снова захлестнула его и он обрушил свой кулак на крышку бара.Как ты ни старайся, этого не забыть. Никогда не забыть... И не загладить и не избавиться от этого! - Он запустил трясущиеся пальцы в свою шевелюру... - Я знаю, что ты думаешь. Я знаю. Я не верил. Я сначала не верил тебе. Мне было тихо и спокойно в своем маленьком и крепком панцире. А теперь,- он медленно помотал головой, и в его жесте сквозило поражение,- в одно мгновение исчезло все... Уверенность, покой, безопасность. Все пропало...

- Роберт...

В ее голосе что-то надломилось.

- За что нам это наказание? - спросила она.

- Не знаю, - с горечью сказал он. - Нет причины. Нет объяснения. - Он с трудом подбирал слова.- Просто так все устроено... Так все и есть.

Она приблизилась к нему. И вдруг - он не отстранился и, не колеблясь, привлек ее к себе. И они остались вдвоем - два человека в объятиях друг друга, песчинкой затерянные среди безмерной, бескрайней темноты ночи...

- Роберт, Роберт...

Она гладила его по спине, руки ее были ласковыми и родными, и он крепко обнимал ее, закрыв глаза и уткнувшись в ее теплые, мягкие волосы. Их губы нашли друг друга и долго не расставались, и она, отчаянно боясь выпустить его, крепко обняла его за шею...

Потом они сидели в темноте, плотно прижавшись друг к другу, словно им теперь принадлежало последнее, ускользающее тепло этого угасающего мира, и они щедро делились им друг с другом.

Он чувствовал ее горячее дыхание, как вздымалась и опадала ее грудь; она спрятала лицо у него на плече, там, куда скрипач прячет свою скрипку, он чувствовал запах ее волос, гладил и ласкал шелковистые пряди, а она все крепче обнимала его.

- Прости меня, Руфь.

- Простить? За что?

- Я был резок с тобой. Не верил, подозревал. Она промолчала, не выпуская его из объятий.

- Ох, Роберт, - "наконец сказала она. - Как это несправедливо. Как несправедливо. Почему мы еще живы? Почему не умерли, как все? Это было бы лучше - умереть вместе со всеми.

- Тсс-с, тс-с, - сказал он, чувствуя, как какое-то новое чувство разливается в нем: и сердце и разум его источали любовь, проникающую во все поры и невидимым сиянием исходящую из него,- все будет хорошо.

Он почувствовал, что она слабо покачала головой.

- Будет. Будет,- сказал он.

- Разве это возможно?

- Будет,- сказал он, хотя чувствовал, что ему самому трудно поверить в это, хотя понимал, что в нем говорит сейчас не разум, а это новое, освобожденное, всепроникающее чувство.

- Нет,- сказала она.- Нет.

- Будет, Руфь, обязательно будет. Сколько они просидели так, обнявшись и прижавшись друг к другу? Он потерял счет времени. Все вокруг потеряло значение, их было только двое, и они были нужны друг другу - и поэтому они выжили и встретились, чтобы сплести свои руки и на мгновение забыть об ужасной гибели всего былого мира...

Он отчаянно хотел сделать что-нибудь для нее, помочь ей...

- Пойдем,- сказал он.- Проверим твою кровь.

Она сразу стала чужой, их объятия распались.

- Нет, нет, - торопливо сказал он:- Не бойся. Я уверен, что там ничего нет. А если и есть, то я вылечу тебя. Клянусь, я тебя вылечу, Руфь.

Она молчала. Она глядела на него, но в темноте не было видно ее глаз. Он встал и повлек ее за собой. Возбуждение, какого он не чувствовал все эти годы, овладело им: вылечить ее, помочь ей - он был словно в горячке.

- Позволь, - сказал он. - Я не причиню тебе вреда. Клянусь тебе. Ведь надо знать, надо выяснить наверняка. Тогда будет ясно, что и как делать, и я займусь этим - я спасу тебя, Руфь, спасу. Или умру сам.

Но она не повиновалась, не хотела идти за ним, тянула назад.

- Пойдем со мной, Руфь,

Он исчерпал все запасы своего резонерства, все барьеры в нем рухнули, нервы были на пределе, он трясся словно эпилептик.

В спальне он зажег свет и увидел, как она перепугана. Он привлек ее к себе и погладил по волосам.

- Все хорошо, - сказал он.- Все хорошо, Руфь. Неважно, что там будет, все будет хорошо. Ты мне веришь?

Он усадил ее на табуретку, Ее лицо побледнело, когда он зажег горелку и стал прокаливать перышко. Она начала дрожать. Он нагнулся к ней и поцеловал в щеку.

- Все хорошо, - ласково сказал он. - Все будет хорошо.

Он проколол ей палец - она закрыла глаза, чтобы не смотреть, - и выдавил капельку крови. Он чувствовал боль, словно брал не ее, а свою кровь. Руки его дрожали.

- Вот так. Так, - заботливо сказал он, прижимая к проколу на ее пальце кусочек ваты. Его колотила неуемная дрожь, он боялся, что препарат не получится, руки не повиновались ему. Он старался смотреть на Руфь и улыбаться ей, ему хотелось согнать маску испуга с ее лица.

- Не бойся, - сказал он. - Прошу тебя, не бойся. Я вылечу тебя, если ты больна. Вылечу, Руфь, вылечу.

Она сидела, не проронив ни слова, безразлично наблюдая за его возней. Только руки ее, не находившие себе покоя, выдавали ее волнение.

- Что ты будешь делать, если... Если найдешь?..

- Точно не знаю, - сказал он. - Пока не знаю. Но мы обязательно что-нибудь придумаем.

-Что?

- Ну, например, можно вакцины...

- Ты же говорил, что вакцины не действуют, - сказала она, и голос ее дрогнул.

- Да. Но, видишь ли, - он умолк, положив стеклышко на столик, прижав его зажимом и склоняясь к окуляру.

- Что ты сможешь сделать, Роберт? Он наводил на резкость.

Она соскользнула с табурета и вдруг взмолилась:

- Роберт, не смотри!

Но он уже увидел. Он побледнел и, не отдавая себе отчета в том, что перестал дышать, медленно повернулся к ней.

- Руфь... - в ужасе прошептал он, задыхаясь... Удар киянкой пришелся ему чуть выше лба, сознание его взорвалось болью, и Роберт Нэвилль почувствовал, что половина тела отказала ему. Он упал набок, роняя за собой микроскоп, - упал на одно колено, с изумлением глядя на нее, на ее лицо, искаженное ужасом, попытался встать, но она ударила его еще раз, и он закричал, сновав упал на колени, пытаясь упереться руками в пол - но руки были чужими, и он растянулся ничком. Где-то за тысячи миль от него слышались ее всхлипывания: рыдания душили ее.

- Руфь, - пробормотал он.

- Я же говорила тебе, не смотри! - кричала она, размазывая по лицу слезы.

Он дотянулся до ее ног и вцепился в нее. Она ударила в третий раз - и киянка едва не проломила ему затылок.