Журнал «Если» - «Если», 1998 № 09

Для меня противостояние еще не стало игрой.

Может быть, в этом мой шанс.

Я достал из кобуры пистолет, снял его с предохранителя. Вдохнул — глубоко-глубоко, будто готовясь нырнуть.

Пора.

Максим чувствовал, что в этот раз все решится быстро.

Не будет ночного бдения в засаде. Долгого выслеживания тоже не будет. Озарение пришло яркое, и не только ощущение чужого, враждебного присутствия, а еще и четкая наводка на цель.

Он доехал до перекрестка улицы Бориса Галушкина и Ярославской, остановился во дворе многоэтажного здания. Посмотрел на тлеющий черный огонек, медленно перемещающийся внутри здания.

Темный маг — там. Максим уже воспринимал его реально, почти зримо. Мужчина. Слабый. Не оборотень, не вампир, не инкуб. Именно темный маг.

Максим мог только надеяться и молиться, что это не будет происходить так часто. День за днем уничтожать порождения Тьмы — тяжело не только физически. Есть еще и тот, самый страшный миг, когда кинжал входит в сердце врага. Миг, когда все вокруг начинает дрожать, балансировать; краски блекнут, звуки меркнут, движения замедляются. Что, если однажды ошибется? Если не врага нечистого истребит, а убьет обычного человека?

Но нет выхода, раз только он во всем мире способен отличить Темных от простых людей. Если только в его руки вложено — Богом, судьбой, случаем — оружие…

Максим достал деревянный кинжал. Посмотрел на игрушку с тоской и смятением. Не он выстругивал когда-то этот кинжал, не он дал ему громкое звучное имя «мизерикорд».

Ему было двенадцать лет, а Петьке, его лучшему и, пожалуй, единственному другу, десять. Они играли в какие-то рыцарские сражения, недолго, правда, — в их детстве было много развлечений, и без всяких компьютеров и дискотек. Играли всем двором — одно-единственное недолгое лето, — выстругивая мечи и кинжалы, рубясь вроде бы в полную силу, но осторожно. Хватило ума понять, что и деревяшкой можно выбить глаз или порезаться до крови. Странное дело, с Петькой они всегда оказывались в разных лагерях. Может быть, потому, что тот был моложе, и Максим немного стеснялся юного друга, глядящего на него восторженными глазами. И это было совсем обыденно, когда в очередной баталии Максим выбил из рук Петьки деревяшку — тот ведь почти не отбивался от него — и закричал: «Ты пленен!»

Только потом случилось что-то странное. Петька молча протянул ему этот кинжал и сказал, что доблестный рыцарь должен покончить с его жизнью этим «мизерикордом», а не унижать пленением. Это была игра… конечно же, игра… вот только что-то дрогнуло в Максиме, когда он ударил… изобразил удар деревянным кинжалом. И был нестерпимо короткий миг, когда Петька смотрел то на его руку, остановившую игрушечное оружие у замызганной белой футболки, то ему в глаза. А потом вдруг буркнул: «Оставь, это тебе… трофейный».

Максим принял деревянный кинжал с удовольствием, без колебаний. И как трофей, и как подарок. Вот только с тех пор не брал с собой в игру. Хранил дома, старался забыть, словно досадил ему чем-то неожиданный подарок. Но помнил о нем, всегда помнил. И даже когда вырос, женился, когда стал подрастать собственный ребенок — не забыл. Игрушечное оружие валялось вместе с фотоальбомами, конвертиками с прядками волос, прочей сентиментальной ерундой. До того дня, когда Максима впервые пронзило ощущение присутствия в мире Тьмы.

Тогда деревянный кинжал будто позвал его. И обернулся подлинным оружием, беспощадным, безжалостным, непобедимым.

А Петьки уже нет. Их развела юность — разница в два года велика для детей, но для подростков это настоящая пропасть. Потом развела жизнь. Они улыбались друг другу при встрече, жали руки, пару раз хорошенько выпили вместе, вспоминая детство. Потом Максим женился, переехал, связь почти прервалась. А этой зимой совершенно случайно пришла весть. Сказала мать, которой он регулярно, как положено хорошему сыну, звонил по вечерам. «А Петю помнишь? Вы с ним такими друзьями были в детстве, не разлей вода…»

Он помнил. И сразу понял, к чему такое вступление.

Оказалось, разбился насмерть. Упал с крыши какого-то высотного здания. И зачем его туда понесло средь ночи? Может, хотел покончить с собой, может, напился, только врачи говорят, что трезвый был. д может быть, убили. Работал-то в какой-то коммерческой организации, получал немало, родителям помогал, на хорошей машине ездил…

«Наркотиков обкурился», — жестко сказал тогда Максим. Так жестко, что мать даже не решилась спорить.

И сердце не екнуло, не сжалось. Вот только вечером он сам напился, а потом пошел и убил женщину, чья темная сила вынуждала окружающих бросать любимых и возвращаться к законным женам, убил немолодую ведьму, сводницу и разлучницу, которую выслеживал уже две недели.

Петьки нет, много лет нет того мальчика, с которым он дружил, и три месяца как нет Петра Нестерова, которого он видел раз в год, а то и реже. А подаренный кинжал остался.

Максим поиграл в ладони деревянным клинком. Ну почему, почему он один? Почему нет рядом друга, способного снять хотя бы часть тяжести с плеч? Так много Тьмы вокруг и так мало Света.

Почему-то вспомнилась последняя, вдогонку выпаленная фраза Лены: «Лучше бы ты любил, чем берег…»

«А это одно и тоже!» — мысленно парировал Максим.

Да нет, наверное, не одно. Только вот что делать человеку, для которого любовь — сражение, который бьется против, а не за?

Против Тьмы, а не за Свет.

Не за Свет, а против Тьмы.

— Я страж, — сказал Максим.

Самому себе, вполголоса, стесняясь говорить громко. Это шизики сами с собой разговаривают. А он не шиз, он нормальный, он более чем нормален, он видит древнее зло, ползущее в мир…

Ползущее или давным-давно здесь поселившееся?

Это сумасшествие. Нельзя, никак нельзя сомневаться. Если он хотя бы немного усомнится, позволит себе расслабиться или искать несуществующих союзников, тогда ему конец. Деревянный кинжал не обернется светоносным клинком, изгоняющим Тьму. Очередной мракушник сожжет его колдовским огнем, ведьма зачарует, оборотень разорвет в клочки.

Страж и судия!

Он не должен колебаться.

Клочок Тьмы, болтающийся на девятом этаже, вдруг пополз вниз. Сердце зачастило — темный маг шел навстречу своей судьбе. Максим выбрался из машины, бегло осмотрелся. Никого. Как обычно. Что-то, скрытое в нем, разгоняет случайных свидетелей, очищает поле боя.

Поле боя? Или эшафот?

Страж и судия?

Или палач?

Да какая разница! Он служит Свету!

Знакомая сила наполняла тело, будоражила. Максим шел к подъезду, навстречу спускающемуся в лифте темному магу.

Быстро, все надо сделать быстро. Еще не совсем глухая ночь. Могут увидеть.

Окликнуть… Назваться… Выхватить оружие.