Артур Кларк - Колыбель на орбите [сборник]

Оно скатилось к груде камней, под которыми Хатчинс и Гарфилд погребли мусор. Остановилось.

Это не было любопытством, ведь оно не могло мыслить. Но химическая жажда, которая неотступно гнала его вперед и вперед через полярное плато, кричала: «Здесь, здесь!» Где-то рядом — самое дорогое, нужное ему питательное вещество. Фосфор, элемент, без которого никогда бы не вспыхнула искра жизни. И оно стало тыкаться в камни, просачиваться в щели и трещины, скрести и царапать пытливыми щупальцами. Любое из этих движений было доступно любому растению или дереву на Земле, с той разницей, что это существо двигалось в тысячу раз быстрее, и всего лишь несколько минут понадобилось ему, чтобы достичь цели и проникнуть сквозь пластиковую пленку.

И оно устроило пир, поглощая самую концентрированную пищу, какую когда-либо находило. Оно поглотило углеводороды, и белки, и фосфаты, никотин из окурков, целлюлозу из бумажных стаканов и ложек. Все это оно растворило и усвоило — без труда и без вреда для себя.

Одновременно оно поглотило целый микрокосм живых существ: бактерии и вирусы, обитатели более старой планеты, где развились тысячи смертоносных разновидностей… Правда, лишь некоторые из них смогли выжить в таком пекле и в такой атмосфере, но этого было достаточно. Отползая назад, к озеру, живой ковер нес в себе погибель всему своему миру.

И когда «Утренняя звезда» вышла в обратный путь к далекому дому, Венера уже умирала. Пленки, негативы и образцы, которые так радовали Хатчинса, были драгоценнее, чем он предполагал. Им было суждено остаться единственными свидетельствами третьей попытки жизни утвердиться в Солнечной системе.

Закончилась история творения под пеленой облаков Венеры.

[26] © Перевод В. Гольдича и И. Оганесовой.

Только Джоуи бодрствовал на палубе в прохладной предрассветной неподвижности, когда в небе Новой Гвинеи промчался пылающий метеор. Он поднимался все выше и выше, пока не пронесся прямо у него над головой, затмевая звезды и отбрасывая быстрые тени на переполненную палубу. Резкий свет очертил голый такелаж, свернутые канаты, воздушные шланги, медные водолазные шлемы, аккуратно сложенные на ночь, — и даже низкий, заросший панданусом остров, находившийся в километре от корабля. По мере того как метеор удалялся на юго-запад, в пустоту Тихого океана, он начал разрушаться. Раскаленные каплевидные частицы отрывались, вспыхивали и рассыпались огненными гирляндами. Метеор уже умирал, но Джоуи так и не увидел его конца — продолжая ослепительно сверкать, метеор исчез за горизонтом, словно собирался встретить невидимое солнце.

Зрелище получилось впечатляющим, но полнейшая тишина вызывала у Джоуи дрожь. Он ждал и ждал, однако с расколотых небес не доносилось ни звука. Когда через несколько минут рядом послышался неожиданный всплеск, он даже вскрикнул — и тут же выругал себя, ведь его испугала манта. (Впрочем, она была довольно большой, отчего и всплеск получился таким громким.) Потом вновь воцарилась тишина, и Джоуи заснул.

Тибор лежал на своей узкой койке возле воздушного компрессора и ничего не слышал. Он так устал после тяжелого дня, что у него не осталось сил даже для снов — но когда они пришли, Тибор им не обрадовался. В ночные часы его сознание скиталось по прошлому, но ни разу не задержалось на тех воспоминаниях, что доставляли ему удовольствие. У него были женщины в Сиднее, Брисбене, Дарвине и на острове Четверг, но в его снах они не появлялись. Просыпаясь в душной тишине своей каюты, Тибор вспоминал лишь пыль, огонь и кровь — и русские танки, катившие по Будапешту. В его снах не было любви, их переполняла ненависть.

Когда Ник разбудил его, он пытался ускользнуть от австрийских пограничников. Путешествие длиной в восемнадцать тысяч километров обратно к Большому Барьерному рифу заняло всего несколько секунд; потом он зевнул, стряхнул тараканов, пытавшихся полакомиться пальцами его ног, и встал с койки.

На завтрак, естественно, он получил, как всегда, рис, черепашьи яйца и мясные консервы и запил все это крепким сладким чаем. У стряпни Джоуи имелось одно неоспоримое достоинство — еды всегда было много. Тибор привык к однообразию в рационе; к тому же он рассчитывал получить достойную компенсацию после возвращения на берег.

Солнце едва успело подняться над горизонтом, а они уже аккуратно сложили тарелки в миниатюрном камбузе, и люггер отошел от берега. Ник заметно повеселел, когда взялся за руль и они стали удаляться от острова; у старого мастера по добыче жемчуга имелись на то все основания — Тибору еще не доводилось видеть таких богатых месторождений жемчужных раковин. Если везение их не оставит, через пару дней они набьют полный трюм и поплывут обратно на остров Четверг с полутонной ракушек на борту. А потом, если все будет хорошо, он бросит эту вонючую опасную работу и вернется к цивилизации. Впрочем, он ни о чем не жалел; греки хорошо к нему относились, и Тибор сумел найти несколько приличных жемчужин. Зато теперь, после девяти месяцев пребывания на рифе, он понял, почему белых ныряльщиков можно сосчитать по пальцам одной руки. Большинство составляют японцы, канаки [27] Уроженцы тихоокеанских островов, преимущественно Гавайских. и островитяне, европейцы практически не встречаются.

Дизель закашлялся и замолчал, и «Арафура» легла в дрейф. Они отошли от острова на три километра, его зеленые заросли отделяла от воды лишь узкая полоска пляжа, на которой ухитрился вырасти маленький лес, единственными обитателями которого были мириады глупых птиц, строивших свои бесчисленные гнезда в мягкой земле на берегу, каждую ночь нарушая тишину жуткими криками.

Одеваясь, трое ныряльщиков почти не разговаривали; каждый знал, что от него требуется, и не тратил времени зря. Пока Тибор застегивал толстую твиловую куртку, Бланко, его помощник, промывал стекло шлема уксусом, чтобы оно не запотевало. Потом Тибор спустился по веревочной лестнице, и ему на голову водрузили тяжелый шлем и свинцовые накладки. Под стеганой курткой, которая помогала равномерно распределить вес по плечам, на нем была обычная одежда. В здешних теплых водах не нужны резиновые костюмы, а шлем походил на маленький колокол и держался исключительно своим весом. В экстренной ситуации ныряльщик мог — если повезет — выскользнуть из-под него и благополучно всплыть на поверхность. Тибор видел, как это делается, но проводить подобные эксперименты на собственной шкуре ему совсем не хотелось.

Всякий раз, когда он вставал на последнюю ступеньку лестницы, сжимая сетку для ракушек одной рукой и страховочный линь — другой, у него возникала одна и та же мысль: на час или навсегда покидает он в этот момент так хорошо известный ему мир? Что поджидает его там, внизу, на морском дне, — богатство или смерть? Этого он тоже не знал. Весьма вероятно, впереди еще один день изнурительной работы, как и многие другие в невеселой жизни ныряльщика. На глазах у Тибора погиб его товарищ, когда воздушный шланг намотался на винт «Арафуры», — и ему пришлось стать свидетелем мучительной агонии несчастного. В море никогда нельзя чувствовать себя в безопасности. Ты рискуешь — и рискуешь сознательно, а если проиграешь, нечего скулить.