Артур Кларк - Колыбель на орбите [сборник]

— Зачем же на год! Те, кто останется, последуют за первым отрядом самое позднее через две-три недели. И все будут превозносить их самоотверженность, скромность и прочие качества этого рода.

— Плохое утешение тому, кто вернется вторым.

— Верно. Требуется еще что-то, чтобы оправдать такую жертву. Нечто более осязаемое.

— Согласен. Что вы предлагаете?

На переборке передо мной, между двумя красотками, которых мы стащили на «Годдарде», висел календарь. Красные крестики отмечали, сколько дней мы уже провели на Луне, большой вопросительный знак украшал число вылета первого корабля на Землю.

— Вот ответ. — Уильяме указал на календарь. — Понимаете, что будет, если мы поспешим вернуться? Хорошо, я объясню.

Он объяснил, и я готов был дать себе пинка за то, что не подумал об этом раньше.

На следующий день я сообщил о своем решении Ванденбергу и Краснину.

— Мы останемся и наведем чистоту, — сказал я. — Этого требует здравый смысл. «Годдард» намного вместительнее нашего корабля, он может взять лишних четыре человека, а мы только двоих, да и то будет тесновато. Летите первыми, Ван, избавим несколько человек от ожидания, зачем им без нужды изводиться.

— Это очень благородно с вашей стороны, — ответил Ванденберг. — Конечно, нам хочется вернуться поскорей. И я согласен, ваше решение самое логичное, раз уж «Циолковский» вышел из строя. Но все-таки вы приносите немалую жертву, мне неловко ее принимать.

Я сделал небрежный жест рукой:

— Об этом не думайте. Лишь бы вы не присвоили себе всю славу, мы можем и подождать немного. И ведь мы останемся тут единоличными хозяевами, когда вы улетите на Землю.

Краснин смотрел на меня так внимательно, что я едва не отвел глаза.

— Я не хочу показаться циничным, — сказал он, — но жизнь научила меня быть начеку, когда люди без веских оснований вдруг становятся непомерно щедрыми. Честно говоря, я не считаю ваши основания достаточно вескими. Признайтесь, вы что-то скрываете от нас?

— Ну хорошо, — вздохнул я. — Я-то надеялся, что нас хоть немного похвалят, но вас, видно, не убедишь, что у меня самые чистые побуждения. Основание есть, сейчас вы о нем услышите. Только прошу вас: пусть это будет между нами, к чему разочаровывать тех, кто ждет на Земле. Нас считают благородными героями, отважными искателями знаний — пусть так и будет, это для всех же лучше.

Затем я достал свой календарь и объяснил Краснину и Ванденбергу то, что узнал от Уильямса. Они слушали сперва недоверчиво, потом сочувственно.

— Я и не подозревал, что дело обстоит так скверно, — сказал наконец Ванденберг.

— Американцы этого не знают, — печально ответил я. — Так или иначе, вот уже полвека у нас такой порядок, и не видно, чтобы лучше стало. Ну, мое предложение принято?

— Конечно. Нас это вполне устраивает. До следующей экспедиции Луна ваша.

Я вспомнил эти слова две недели спустя, глядя, как «Годдард» умчался к манящему диску Земли. Проводив всех американцев и — кроме двоих — всех русских, мы почувствовали себя довольно одиноко. Завидовали приему, который оказали нашим товарищам, ревниво смотрели по телевидению триумфальные шествия в Москве и Нью-Йорке… А затем вернулись к работе, выжидая своего срока. Когда становилось очень уж тяжко, делали на клочках бумаги кое-какие расчеты, и тотчас к нам возвращалось хорошее настроение.

Красные крестики шагали по календарю, отмечая короткие земные дни, которые только подчеркивали длительность лунных суток. Но вот все готово: сняты показания приборов, тщательно уложены все образцы и экспонаты. Ожили ревущие моторы, и на секунду мы ощутили тяжесть, которую вновь обретем на Земле. Быстро уходили вниз ставшие уже привычными суровые лунные ландшафты; еще несколько секунд, и не различить всех тех сооружений и приборов, которые мы так старательно устанавливали и которые когда-нибудь пригодятся новым исследователям.

Мы летели домой. Летели в тесноте, но без приключений. Возле Третьей космической застали наполовину разобранный «Годдард»; оттуда нас быстро переправили в мир, который мы покинули семь месяцев назад.

Семь месяцев — решающая цифра, как справедливо подметил Уильямс. Мы провели на Луне больше половины финансового года; этот год для всех нас оказался самым прибыльным в жизни.

Конечно, рано или поздно эту космическую лазейку законопатят. Налоговое управление все еще доблестно сражается, но мы надежно защищены пунктом 57 параграфа 8 «Закона об основных доходах» от 1972 года. Наши книги и статьи написаны на Луне, и, пока там не создали правительства, которое взыскало бы с нас подоходный налог, весь гонорар до последнего пенни — наш.

Если же окончательное решение будет не в нашу пользу… Что ж, остается еще Марс.

[2] © Перевод А. Новикова.

В тот вечер я пришел в «Белый олень» позднее обычного и обнаружил, что все столпились в углу под мишенью для дартса. То есть все, кроме Дрю: он не покинул свой пост и сидел за стойкой бара, читая книгу Томаса Элиота. Оторвавшись от «Доверенного клерка» ровно настолько, чтобы налить мне кружку пива, он пояснил:

— Эрик принес какую-то игровую машину — пока что она обыгрывает всех подряд. Сейчас Сэм пытает удачу.

Как раз в этот момент дружный хохот возвестил о том, что Сэм оказался не удачливее прочих, и я протолкался сквозь толпу посмотреть, что же там происходит.

На столе лежала плоская металлическая коробка размером с шахматную и сходным образом разделенная на квадратики. В уголке каждого квадратика имелись переключатель и неоновая лампочка. Коробка была подключена к розетке (при этом мишень для стрелок лишилась освещения), а Эрик Роджерс оглядывался в поисках новой жертвы.

— А что эта штуковина делает? — спросил я.

— Это модификация «крестиков-ноликов». Идею игры мне подсказал Шэннон, когда я работал в «Белл лабс». Игроку надо проложить дорожку от одного края доски до противоположного — скажем, с севера на юг, — щелкая переключателями. Если хочешь, представь себе сетку улиц, где лампочки играют роль светофоров. Игрок и машина делают ходы по очереди, причем машина пытается заблокировать тебе путь, выстраивая собственную дорожку с запада на восток: лампочки подсказывают, в каком направлении она хочет сделать ход. Дорожка не обязана быть прямой и может отклоняться как угодно — главное, чтобы она была непрерывной. Тот, кто первый доберется до противоположного края доски, выигрывает.

— Хочешь сказать, это будет машина?

— Что ж, до сих пор ее никто не одолел.

— А можно ли добиться ничьей, блокируя дорожку машины, и хотя бы не проиграть?

— Это мы и пытались сделать. Хочешь попробовать?