Наталия Мазова - Дура !

- Чары, чары... - лорд Кетт поморщился. - Давно уже пора всех этих колдунов под корень, чтоб и духу их поганого не осталось! Тогда и манускрипт не понадобится. Будь проклят этот король сброда! Отряды имперских латников прочесывают все дороги, повелитель наш удвоил награду - все без толку! Как сквозь землю провалились, нигде ни следа - ни его, ни этой шлюхи из Удри! Батюшка твой мне лично выволочку устроил, словно я какой оруженосец его - не смотришь, мол, что у тебя на дорогах творится, небось уже сто раз его упустил, а ведь и улитке ясно, что он пойдет на север... А у меня, хрен ему в душу, нет стольких людей, чтоб ставить засаду на каждой тропинке в лесу - а урожай кто будет убирать? Пятеро?

Он еще долго распространялся в таком духе, а Онграт слушала молча, и на лице ее был холод равнодушия.

За обедом речь снова зашла о вчерашнем госте. Онграт отвечала на вопросы мужа угрюмо и коротко, но он за четыре года привык к этой ее манере.

- А самое главное, - вмешалась Тон-Зар, которая как раз внесла очередное блюдо, - что он так молод, а уже в столь высоком сане!

- Молод? - нахмурился Кетт. - Сколько же ему, по-твоему?

- Да уж никак не больше тридцати.

- Что за чушь она несет? - Кетт повернулся к жене. - Пару лет назад я видал Вазме - довольно мимолетно, но мне запомнилось, что это высокий костлявый старик, правда, весьма энергичный.

- Так вы же сами говорили, что видели его мимолетно, снова встряла Тон-Зар. - А волосы у него белокурые, небось и приняли за седину.

- Белокурые? - Кетт резко вскочил и ухватил служанку за плечи. - Так по-твоему, он северянин?

- Ясный пень, - недоуменно ответила Тон-Зар.

- Ни один северянин не может быть клириком Пятерых, ибо все они погрязли в своей ереси! - отчеканил Кетт, глядя в глаза Онграт. - И даже если и возжелает кто принять сан, того не позволит Имперская коллегия, потому что нет веры Северу в подлинности его веры! - Онграт замерла под взглядом мужа. - Ты тоже будешь утверждать, что этот якобы клирик был молодым северянином?

Ее лицо не выражало ничего, когда она тихо и упрямо ответила:

- Да.

Он выпустил Тон-Зар и одну за другой отвесил жене две сокрушительных оплеухи.

- Дура безглазая, сука, упрямая тварь! Как что, так на локоть в землю видит, а Заклятого проглядела! Бог весть, куда он теперь ушел! - Новый удар, еще сильнее первых, сбил ее с ног. - Такие деньги прямо в руки пришли! Теперь отряды поднимать, местность прочесывать... Дура!

Онграт приподнялась на локте. При падении она рассекла скулу, капелька крови стекала по ее щеке. Медленно и ясно, с холодной ненавистью она сказала:

- Может быть, я и сука. Не спорю. Но не смей называть дурой Ан-де-Онграту Шьятком! Ибо только про одного человека, вернее НЕ-ЧЕЛОВЕКА, можно сказать, что он прекрасен, даже если его облик скрыт одеждой клирика! Только у одного человека на свете - голос Нездешнего!

- Так ты поняла, кто он такой? - бешенство захлестнуло лорда Экамы. - Все поняла - и отпустила?!

- Да! - бросила Онграт ему в лицо.

Удар обрушился на ее голову. Кетт бил жену долго, с наслаждением, тяжелыми подкованными сапогами, припоминая ей все - и замкнутый, невеселый характер, и бездетность, и яростное упрямство, которое так и не сумел сломить; бил со всей силы, может быть, даже желая убить - и не подозревая, что бьет уже наполовину мертвую. Ибо холодным своим взглядом, пронзающим внешнее, чтобы узреть внутреннее, разглядела она не только Таолла, но и ту, что скрывалась под одеждой мальчика и бинтами - и душа ее умерла в тот момент, когда вдали затих стук копыт.

...Впоследствии Таолл ни разу не вспомнил эту женщину. Воистину, да заслуживает ли памяти та, которая не сумела даже не выдать?

27-28.12.95