Павел Комарницкий - Всё исправить

– Я прав, теть Вер. И ты уж не обижайся, пожалуйста.

И чтобы растопить возникший было ледок, Алексей обнял старую женщину.

– Не обижайся, теть Вера, лады?

– Хорошо, хорошо, больше без спросу даже мусор не вынесу!

– Ну вот и ладненько!

Впустив наконец бабушку из объятий, он направился на кухню. Блин горелый, как трудно ждать и ничего не делать… поесть, что ли? Или хоть посуду наново перемыть…

– Ну так я поехала, Лешенька, – Вера Николаевна уже стояла в дверях одетая. – Не скучайте тут с Юленькой.

– С Богом, теть Вер. Не жарко в плаще будет?

– Жар не холод, костей не ломит. Снять-то недолго. Я вон и зонтик прихватила!

Проводив наконец тетю Веру, Алексей подошел к окну, вглядываясь в узкую щель между портьерами. Чувство, тревожившее с утра, не проходило, и он уже знал, что именно сегодня должно произойти. Сейчас… вот, уже сейчас…

Верно, по аналогии с предыдущим разом он чересчур внимательно прислушивался к ванной, подсознательно ожидая плеска воды, и потому пропустил, откуда возникли легкие шаги. Один… второй… еще и еще…

Прохладные руки обвили его сзади, и Чекалов резко обернулся.

– Ну здравствуй, Лешик, – она стояла перед ним прекрасная и нагая, нимало не стесняясь этой нечеловеческой, ослепительной наготы.

– Юлька… здравствуй…

– Последнее излишне, – Юля слабо улыбнулась. – Мое здоровье нерушимо, как ты понимаешь. Раз и навсегда.

Она впилась в его губы, как пиявка, намертво, ловкими движениями опытной замужней женщины освобождая от одежды. Еще миг, и он уже лежал на полу, оседланный дышащим неистовой страстью телом.

– Ты мой!!!

Наверное, наркоман, вколовший себе полную дозу героина, чувствует что-то похожее, еще успела мелькнуть в мутнеющем потоке сознания мимолетная мысль. И это была последняя связная мысль – потому как дальше осталась лишь бешеная, всепоглощающая страсть…

– Аааааа… – чей это такой душераздирающий стон? Мой? Или все-таки ее?

Он забился, исторгая семя, и тут же ринулся на второй круг. Опрокинул ее, не лаская – буквально сминая пальцами упругие груди, точно желая вырвать сердце. И вновь все потонуло в океане огненной страсти, напрочь отключающей разум и ощущение реальности. Не может быть… такого… должно же это… когда-нибудь кончиться… или нет?..

– ААААА!!!

... Он лежал, точно выжатая насухо тряпка. В голове плыл тонкий стеклянный звон, и мысли крутились на самом краю сознания точно такие же – тонкие, стеклянно-прозрачные…

– Леша…

Сознание медленно возвращалось. Кто это там плачет? Юлька… малышка…

Навка уже стояла на ногах, и ему тоже удалось встать – не сразу, правда.

– Юлька… ты не уходи смотри…

– Я не ухожу.

Малышка все не успокаивалась. Алексей вынул ее из кроватки, хотя руки сильно дрожали, и принялся баюкать.

– Ну-ну-ну… ну не надо плакать… не надо… ну все уже, все хорошо…

Юля-младшая заснула как-то сразу, точно камешек булькнул в воду. Покачав маленькое тельце еще несколько секунд, Чекалов осторожно водворил ее в кроватку.

– Это наша дочь… не хочешь взять на руки?

Сказал, и осекся. Еще ни разу он не видел у нее такого выражения лица. Ни у живой, ни у мертвой.

– Нельзя… – выдохнула наконец Юля, – нельзя мне… понимаешь?

Что-то внутри полыхнуло острой болью – жалость? – и Алексей порывисто шагнул к ней, сгреб в объятия. Уткнулся лицом в роскошные волосы, только бы не видеть ее огромных, сухих глаз… лучше бы уж плакала навзрыд… отчего она не плачет?

«Оттого же, отчего и ты тогда» – прошелестел в мозгу бесплотный голос. – «Плакать можно, пока не превышен верхний порог горя. Потом нет»

«Постой… погоди…» – он откинул назад голову, вглядываясь в ее лицо. – «Ты что же… мысли мои теперь можешь читать?»

– Обязательно, – наконец-то она улыбнулась. Чуть-чуть, но улыбнулась. – Как же может быть иначе? Если я сама порождение твоих мыслей.

Он вдруг почувствовал, как в нем вновь просыпается неистовое желание, и она тут же задрожала в ответ.

– Нет… не надо больше… вот что, Лешик… пожалуй, лучше мне одеться.

Они сидели на кухне, как когда-то – Юлька на своем любимом месте, в уголке у окна, он сбоку. Чекалов пил чай, держа кружку двумя руками, глотал крупными глотками, едва не обжигаясь, чувствуя, как мало-помалу уходит из тела тряпичная слабость. Юля, одетая на сей раз в летний ситцевый сарафан, найденный в шкафу, прихлебывала темно-коричневую горячую воду мелкими нечастыми глоточками, словно не чай пила, а делала вид. Чашку она держала как обычно, кстати – за ручку четырьмя пальчиками, изящно оттопырив мизинец. Фирменный Юлькин жест…

– Ты поешь, Леша, – она кивнула на корзинку с нарезанным хлебом и тарелку с сыром и колбасой. – Надо тебе сейчас. Как донору после сдачи крови.

– Ы? Умгу…

Алексей наконец-то оторвался от кружки с кипятком, прислушиваясь к своим ощущениям. Нет, определенно теплее стало…

– Юль…

– М?

– Ты бы рассказала мне, что ли… Я же в полных непонятках, ей-ей…

Она коротко рассмеялась.

– Будь ты нормальным, обычным человеком, Лешик, ты бы уже не в непонятках был, а в дурке. Прочно, и вполне возможно, навсегда.

Он вновь отхлебнул из кружки.

– А сейчас?

– А сейчас, вполне возможно, тебе удастся этого избежать.

Юля вздохнула. Глубоко, совсем по-человечески.

– Я же твоя навка, Леша. Плод твоего воображения, если отбросить детали. Овеществленный бред… или галлюцинация, если тебе этот термин приятнее.

– ?

– Не так уж это сложно понять. Вот есть, скажем, слуховая галлюцинация. Бесплотный голос, к примеру. Может быть зрительная, типичный пример – привидение… Ну а я галлюцинация овеществленная. Крайний случай.

Алексей только кивнул, усваивая информацию. Ну а что? Овеществленная галлюцинация… и ничего тут нет такого…

– Ты не боишься, – она вглядывалась в его лицо. – Ведь ты совсем меня не боишься …

– Отчего это я должен тебя бояться? – он даже хмыкнул, настолько нелепой показалась фраза. – Выдумаешь тоже… бояться собственной жены…

– Ты ешь, Леша, ешь. Правда. Я сегодня выпила тебя изрядно.

Он послушно соорудил себе бутерброд с сыром и колбасой, зажевал.

– А ты чего?

– А мне это теперь как тебе бумага, – она отхлебнула остывший чай, сильнее оттопыривая мизинец. – Разжевать-проглотить можно, не более того.

Пауза.

– Я же теперь тобойпитаюсь, Лешик. Твоей жизненной силой. А ты думал, откуда вся эта африканская страсть? Знаю ведь, а удержаться невозможно… Это как проплыть под водой, и потом вынырнуть – хочешь или нет, а не получится у тебя легкого бесшумного дыхания. Будешь хватать воздух судорожно раскрытым ртом. И ты… ты теперь тоже… будешь соответствовать.