Павел Комарницкий - Всё исправить

Яркая вспышка!

– … Леша, Лешенька!

Голос женский, старый, и вовсе непохож на Юлькин, и за плечо трясет другая рука…

– А? Что?!

Он распахнул глаза. Вера Николаевна смотрела на него широко распахнутыми глазами, в которых тлели тревога и страх.

– Ты так кричал во сне…

Рядом завозилась, захныкала Юлька. Алексей подхватил на руки слабо шевелящийся сверток и принялся его баюкать – в последнее время он научился делать это достаточно умело.

– Что тебе снилось, Лешенька? – женщина присела на край кровати. – Поделись. Чтобы страшный сон не сбылся, нужно его сразу же рассказать, есть такое поверье…

– Нет, теть Вера, – Чекалов улыбнулся уголком рта. – Этот сон обязательно должен сбыться.

– Всем привет.

Алексей повесил сумку на спинку стула, принялся расстегивать куртку.

– Леха, слышал новость? Дирехтур-то наш генеральный того… – Гена явно торопился поделиться сногсшибательной новостью, покуда это не успел сделать кто-то другой.

– Не понял, – Чекалов замер. – Помер, что ли?

– Да ну, такой помрет! Написал заяву по собственному и фьють! Показал личный пример, так сказать.

– Да-а… Видать, и впрямь пора, – Стас привычно грел руки о батарею. – Крысы просто так с корабля не бегут, ребята.

– А я и так намерился, ребятушки, – сверкнул очками «аксакал» Степаныч. – Бесплатно пусть Гайдар с Чубайсом пашут.

– Да вы не переживайте, директора всяко найдут, – Антон воткнул в розетку паяльник. – Хотя деморализует, это верно…

– Однако, кто мне заявление на отгул подпишет теперь? – Алексей присел на стул. – Я для того и на службу зашел…

– А ты без спросу, – вновь сверкнул очками Степаныч. – Вон в журнал заявок запиши, ушел на вызов, и все дела.

– Придется так… Придете?

– К концу дня, обязательно.

– Ну и ладно, – Чекалов, вздохнув, принялся вновь застегивать куртку. – Мне еще тестя с тещей сейчас встречать.

– Ну здравствуй, Леша…

Теща опять заплакала, промокая глаза платочком. Коньюнктивит наживет в конце концов, мелькнула в голове посторонняя мысль.

– Здравствуйте, Анна Егоровна. Пал Петрович…

– Здравствуй, Алексей, здравствуй, – в отличие от жены тесть держался кремнем.

– Саша не смог приехать, ты уж не сердись… – Анна Егоровна высморкалась в платок и полезла в сумочку за свежим.

– Да что сердиться, раз не смог… Жизнь есть жизнь…

Площадь трех вокзалов шумела, бурлила людским и машинным половодьем, где-то невнятно вещал вокзальный репродуктор, доносились свистки тепловозов. И вновь всплыло в памяти:

«Как все же похожа на поезд вся эта жизнь… Кто-то садится, а кто-то выходит. И нет стоп-крана, и нельзя дать задний ход… Сколько людей отдали бы все, лишь бы дать задний ход?»

– Прошу, – Чекалов распахнул дверцу такси.

– Вот ведь как встречаемся… – теща умещалась на заднем сиденьи, не переставая промокать глаза платочком. – По такому вот поводу… Потом полгода, потом год… А потом и вовсе забудешь про нас…

– Не надо так говорить, Анна Егоровна. Все это время надо еще прожить. Всем нам надо.

– Тоже верно…

Старая, разношенная «Волга» катила по старому, разношенному асфальту, подпрыгивая на выбоинах. Раньше не было такого по Москве, мелькнула мысль…

Он вдруг словно увидел картину, составленную из прозрачных стеклянных фигурок. Игрушечные стеклянные машинки катились по игрушечному стеклянному городу. И навстречу одной из них, в которой сидел стеклянный человечек, обозначавший на схеме местопребывание бренного тела Чекалова А. Б., быстро и неотвратимо катилась другая, столь же хрупкая и стеклянная, ведомая другим стеклянным человечком. Да он же пьян, элементарно пьян…

Он даже не успел облечь свое желание в слова, однако стеклянный человечек понял и поспешил исполнить его, резко крутанув руль. Удар!

– Фью… – таксист даже вытянул шею. – Глянь, что делается!

Алексей уже видел картину нормальным, человеческим взглядом. «Девятка», вписавшаяся в столб, была покорежена довольно сильно. Если бы водитель был пристегнут ремнем, наверняка остался б цел, и возможно, даже практически невредим. Дуракам и пьяным нередко везет, а в России везет порой исключительно сильно. Однако пристегнут он не был, и всякому везению есть предел…

– Memento mori… – медленно произнес он. – Каждого касается.

Он встретился взглядом с водилой, и крепкий мужик, отчего-то задрожав, крепче вцепился в баранку.

В отличие от поминок, заказанных в столовой, сороковины по Юльке справляли дома, по русскому обычаю. Вот и пригодился еще недавно лабораторный стол, думал Чекалов, расставляя посуду. Хотел выбросить за ненадобностью, да Юлька не дала, заставила разобрать и засунуть за диван… она у меня запасливая, Юлька…

Он поймал себя на мысли, что так ни разу и не произнес ее имя в прошедшем времени. И еще внутри крепло, росло ожидание чуда. Страшно? Может быть…

– Здравствуйте…

– Здравствуйте. Проходите, пожалуйста…

Вот интересно, откуда взялся этот обычай? Совершенно ведь идиотский обычай, если разобраться. Умер человек – празднуем, водку пьем… Назавтра еще хлеще – опохмел на кладбище. Девять дней – снова пить-закусывать… потом сорок… Нет, однозначно, все народные обычаи выдуманы пьянью-шелупонью для собственного удовольствия…

– Здравствуйте…

– Здравствуйте, здравствуйте… Проходите, пожалуйста.

Какие-то нищенки неопределенного возраста, испитые до синевы, возникли на пороге.

– Здравствуйте… земля пухом… ой, горе-то…

Алексей почувствовал, как внутри нарастает холодный гнев. Какое горе? Им-то какое горе?!

– Кушайте, кушайте… – тетя Вера заботливо пододвигала тарелки. Алкашки не возражали – горе, конечно, однако для чего еще и покойники, как не для повода вкусно покушать? Одна бабка – а может, женщина неопределенного возраста – уже сама щедро наливала себе в стакан прозрачную жидкость. Чекалов вновь задавил в себе волну раздражения. Ладно… спокойно, только спокойно…

– Споем? – одна из пьянчужек, похоже, уже запамятовала, по какому поводу устроен банкет.

Мысль, простая и ясная, всплыла из глубины – а зачем, собственно, терпеть-то?

– Обязательно, – Алексей чуть заметно улыбнулся, обвел глазами «синявок», и те разом прекратили стучать ложками. – Там, во дворе.

И вновь он не успел сформулировать свое желание даже мысленно, как бабки исполнили его. С завидным рвением исполнили – во всяком случае, спустя десять секунд об их присутствии напоминал лишь характерный бомжачий запах.

– Как-то так нехорошо, Лешенька… – шепнула ему Вера Николаевна.

– Очень даже хорошо, теть Вера.

– Не по обычаю…

– При чем здесь обычай? Я так хочу.