Вадим Собко - Звёздные крылья

Товарищи работают над проектом скоростного бомбардировщика, и только Марина не сможет сказать, что в этой машине будет частица и ее труда.

Она вернулась к себе и долго ходила из угла в угол.

Прошло добрых полчаса в молчании и тишине. Одно ей стало совершенно ясно: оставаться вне работы, вне коллектива она больше не может. Значит, надо быть мужественной, пойти к Крайневу, честно признать свою ошибку и попросить работы.

Нет, не пойдет она к Крайневу. Ведь она выгнала его… Ей ли идти к нему теперь с такой просьбой?

И снова начала Марина мерять шагами свой кабинет. Снова, сменяя одна другую, заметались в голове мысли. И вскоре Марина поняла окончательно, что раздумывать и колебаться больше нельзя. Надо взять себя в руки и сломить свою гордость. Иного выхода нет.

И Марина решилась. Еще не очень хорошо представляя себе, что она скажет Адаму Александровичу, Марина постучала в дверь его кабинета.

Директор встретил девушку так, будто ждал ее, будто и не сомневался, что она придет в этот поздний час. После нескольких малозначащих фраз Валенс сказал:

— Вы, конечно, за материалами? Юрий давно уже оставил их у меня. Вот, возьмите, — он протянул Марине толстую папку с надписью, сделанной рукой Крайнева, — «Инженеру Токовой». — Кажется, он оставил для вас ваше любимое — детали хвостового оперения крейсера.

Марина снова залилась краской. Валенс ничего не замечал. Он смотрел куда-то в сторону, мимо нее. Через минуту она вышла из кабинета директора, крепко сжимая в руке толстую папку. Она шла по коридору, и мозг ее сверлила и жгла одна только мысль: «Они знали. И Крайнев, и Валенс знали, что я приду…»

Бабат приехал на строительство и по телефону вызвал на вокзал заводскую машину. Вокзал находился довольно далеко, и машина пришла только через час. Все это время инженер ходил по высоким залам вокзала, иногда выходя на привокзальную площадь. Задержка машины его не удивляла. Больше того — даже радовала, ибо это означало, что его здесь не ждут. Тем лучше.

С интересом смотрел Бабат сквозь стекло машины, как огромное строительство вырастает на горизонте. Большие события, очень важные для него, должны были решиться здесь.

На пятом участке в этот час, как обычно, начался обеденный перерыв. Постепенно затих шум в тепляке. Рабочие выходили обедать. Трое молодых Котиков во главе с отцом прошли в столовую, но отдыхать в тепляк не вернулись.

С того дня, как старый Котик запретил сыновьям даже думать об авиашколе, борьба в семье не прекращалась. Ни Василь, ни Микола, ни Петро не теряли надежды на то, что отца все же удастся уговорить. Однако никто из них не мог придумать, как опять заговорить со стариком об этом деле.

Парни перебрали десятки вариантов, но все они были отброшены один за другим. Главным препятствием служил дух противоречия, живший в старом Котике. Если сыновья что-нибудь предлагали первые, он уже не мог просто так взять и согласиться. Он сопротивлялся даже тогда, когда в глубине души был совершенно с ними согласен.

И вот после длительных переговоров и стычек сыновья стали замечать, что отец как будто сдается. Заметить это могли только сыновья — для постороннего глаза Котик по- прежнему оставался непоколебимым.

Василь понимал, что осталось сделать последний шаг— и все будет решено. Но именно этот последний шаг больше всего и беспокоил сыновей. Вначале предполагалось вызвать на семейный совет секретаря комитета комсомола строительства Васю Ковача и просить его воздействовать на отца.

Но Петро возражал: как это так, ведь придется краснеть перед Ковачем, когда он убедится в том, какой у них несознательный отец. С Петром согласились, и проект отпал.

Но однажды после работы Василь часа на два исчез, а вернувшись в барак, таинственно сообщил братьям:

— Сделано,

На другой день дед Котик получил от секретаря партийного комитета строительства записку, в которой Матросов писал, что хочет видеть Павла Матвеевича вместе с его тремя сыновьями у себя в кабинете во время обеденного перерыва.

И вот сразу же после обеда Котики отправились в партийный комитет. Матросов встретил деда, как старого знакомого. Старик чинно уселся в большое кресло против Матросова, сыновья помялись и остались стоять у стены.

— Хорошие сыновья у вас, просто богатыри, — начал разговор Матросов, не сводя с деда глаз.

— Да. Нечего бога гневить. Повырастали, — осторожно, еще не зная, в чем дело, сказал дед и покосился на своих сыновей. Он до сих пор не догадывался, для чего пригласил его Матросов, и приготовился ко всяким неожиданностям.

— Скоро им в армию, — продолжал Матросов.

— Василь нынче осенью пойдет.

— А красивые парни. Им бы на головы пилотки да по два кубика на голубые петлицы. Вот это летчики, а!

Матросов даже языком прищелкнул и подмигнул деду. Тут старик понял все. Оглянулся. Сыновья по-прежнему стояли у стены, лица их застыли в напряженном ожидании. Котик перевел глаза на Матросова, встретился с его спокойным взглядом и нахмурился: ясно, все они заодно, и тут уж придется отступать.

Но так просто согласиться и признать себя побежденным дед не мог, а потому сказал:

— Товарищ Матросов, прикажи хлопцам выйти на минуту, Я с тобой один на один поговорить хочу.

Парни, как по команде, вопросительно взглянули на Матросова. Тот кивнул головой.

Дед несколько минут молчал. Матросов ждал терпеливо, не нарушая тишины. Наконец, дед сказал:

— Хлопцы в летную школу просятся, а я их не пустил. Про это со мной говорить желаешь?

— Про это.

— Сейчас я вижу, что тут промашку дал, но теперь отпустить их я уже не могу.

— Почему так?

— Слово свое сказал. Раз старик Котик какое слово сказал, значит, менять его незачем.

— А разве лучше будет, если уйдут без разрешения?

— Без моего разрешения не уйдут, а запрещать им тоже, видать, не следовало. Да, ошибка здесь получилась.

Дед говорил спокойно, рассудительно, словно сам для себя решал сложный и мучительный вопрос.

— Как же быть? — еще раз спросил Матросов.

— А ты прикажи мне, — оживился дед Котик. — Просто возьми да прикажи.

— Что приказать?

— Прикажи отпустить хлопцев в школу, и вся недолга.

Матросов понял, что дед по сути уже давно согласен и сейчас ищет только повода, чтобы прикрыть свое отступление.

— Зови ребят! — сказал Матросов.

Парни вошли, пытливо поглядывая то на Матросова, то на отца. Секретарь поднялся с кресла. Молодые Котики в шеренгу стали около стола. Только дед Котик остался сидеть.

— Так что, Павел Матвеевич, — торжественно спросил Матросов, — не изменишь своего слова?

— Нет, — твердо ответил дед.

— Тогда, во имя укрепления нашей армии, приказываю тебе отпустить сыновей в авиашколу.