Дмитрий Изосимов - Метагалактика 1993 № 2

— Откуда ты знаешь?

— Я ж тебе рассказывал. Инфраизлучение. Вон, еду тебе несут.

Октар уверенно указал пальцем в абсолютно глухую и толстую стену, где на невидимых линиях качалась пыль, потом жутковато, как робот, стал медленно поворачивать голову к двери в такт четким шагам за окном. Затем метнулся под бревно, бросил загадочно:

— Я их всех вижу, — хихикнул и скрылся.

Вошел охранник, швырнул на кучу соломы толстое одеяло, поставил рядом с кувшином пластмассовый поднос с вкусно пахнущей снедью и закрыл скрипящую дверь.

Михаил сел на одеяло, потому как зад порядочно отмерзал, поставил рядом кувшин, на колени поднос и жадно набросился на еду. Ужасно он соскучился по домашней еде и был быстр и ловок.

Когда поднос опустел, он осторожно свалил все в кучу и тыльной стороной ладони вытер рот. Посмотрел на часы. Времени оставалось жалких полчаса. Чтобы чем-то заполнить их, он стал вспоминать корабль и свои прежние рейсы. С этих воспоминаний перескочил на случаи из жизни своих Друзей. Вспомнилась хроника «Единорога», скудная тощая информация. Не хотели они почему-то распространяться об этом. Кажется, там кого-то тяжело ранило… Ну да ладно.

Подошло время. Тонко пискнул сигнал. Ноль ноль-ноль. Михаил поднялся, на цыпочках подошел к двери и прислушался. Снаружи медленно ходил один охранник. Второй, видимо, сидел на камне и громко зевал. Тоже мне, сторожа. Михаил перестал дышать и постучался. К двери подошли, убрали засов. Михаил вспотел от напряжения. Как только дверь распахнулась, он два раза нажал на кнопку. Горцы, сраженные безвредными импульсами, повалились друг на друга и затихли.

Он выбрался из сруба и огляделся. В глубине леса несколько раз просигналил фонарик. Ждут. Но между ними была широкая дорога и несколько домов, а по дороге бродили пещерники. Ярко светили обе луны на черном звездном небе. В некоторых домах горел свет. Михаил прижался к стене, согнулся и стал медленно пробираться к дороге. Прямо под ухом вдруг загомонили, и Михаил, обмирая, отскочил и вжался в бревна. Рядом прошли два охранника. Кажется, обошлось. Михаил облегченно вздохнул и выбрался на дорогу.

Где-то уныло, с тоскливым завыванием завыли двухголовые волки. «Как по мертвому», — неожиданно подумал Михаил. Он на цыпочках перебежал полотно дороги, прокрался вдоль мусорной горы и нырнул в кусты.

Яран полулежал-полусидел, сжимая карабин, и казался невидимым. Мальчик приседал в чудовищно неудобной позе спринтера через десятые доли секунды после старта. В руке он держал свой неизменный лук со стрелой.

— Все нормально? — тихо спросил Октар и шмыгнул носом.

Михаил не ответил и резко обернулся. Из покосившегося домика, выломав дверь, вывалились орущие горцы и пинками выбросили на дорогу какой-то темный вялый мешок. Мешок слабо охнул, быстро зашевелился, и в розовом свете луны Михаил узнал старика Просветителя, грязного, в пыльном оборванном тряпье, с кровью у рта. Неподалеку остановились охранники и с варварским интересом смотрели на мечущегося старика.

На Октара было страшно смотреть. Он железной хваткой сжимал лук, скрипел зубами и делал странные нервные движения, похожие на конвульсии, а глаза, как от страху показалось Михаилу, переливались светло-зеленым мерцанием, и слабо потрескивали электроразряды на волосатых ушах.

Охранник неуверенно хохотнул, подошел и, размахнувшись, пнул подкованным сапогом старика в живот. Старик отлетел к обочине, поднимая пыль, согнулся и захрипел. И тут же истошно завопил Октар и разрядил лук в толстомордого горца, и Михаил с какой-то дикой радостью увидел, как из толстой шеи торчит толстая стрела. А потом откуда-то появился серый туман и острая боль в голове, она судорожно ударила током, и мир перевернулся.

Михаил лежал лицом в пахнущем травой мху и осторожно прислушивался к своим ощущениям. По телу блуждала тупая и равнодушная боль. Он еще не до конца очнулся и слышал как сквозь сон монотонное бормотание старика, звонкий мальчишеский фальцет Октара. Потом его перевернули на спину, над головой гулко прогудели голосом Ярана, как в бочку: «Сейчас очнется», — и в лицо хлынуло море воды, холодной, довольно противной на вкус и пахнущей тиной.

Михаил закашлялся, быстро сел, отдышался и увидел, что сидит на плоской, покрытой мхом вершине высокого пологого холма. Над головой, в бездонном розовом небе чертили восьмерки длиннохвостые черные птицы. Холм со всех сторон обступал лес, цепляясь кустарником за крутые скользкие склоны. Было довольно прохладно, очень светло и очень влажно и совсем не хотелось двигаться. Очень хотелось, чтобы исчезла куда-нибудь боль, но она перекатывалась с места на место и застревала в пальцах скверной судорогой. Справа стоял Яран с пустым и мокрым котелком, и зрачки его выпуклых кошачьих глаз сжимались и разжимались. Это означало, что он ужасно рад видеть Михаила живым и здоровым. Рядом с ним на сгнившем заплесневелом пеньке сидел Октар и ковырялся в земле длинным сучком. Слева неподвижно сидел старик в середине черного круга выжженной травы и смотрел на горизонт.

Яран присел на корточки и спросил:

— Ну как?

Михаил прислушался к себе повнимательнее. Что-то равномерно колыхалось и пульсировало в колене, на левый локоть невозможно было опереться, кулаки были ободраны в кровь, а крепко сжатую в кулак правую ладонь остро кололо. Он осторожно разогнул мертво сжатые пальцы. Вся ладонь была утыкана и порезана разными по величине кусочками пластика и стекла. А на запястье темнел странный коричневый рисунок, похожий на татуировку, короткие зигзаги, скрученные в середине в тугой узел.

— А это откуда? — спросил Яран и стал изучать рисунок.

— Не знаю, — сказал Михаил. Он поймал себя на том, что голова непроизвольно дергается в сторону.

Октар перестал ковыряться и тоже посмотрел на узор.

— Странно, — сказал он. — Первый раз вижу.

Михаил почему-то вспомнил базу «Каракатица». Несколько биологов были поражены разрядами электрического ската, и у них были точно такие же «татуировки». «Это электричество, — подумал Михаил. — Откуда здесь электричество?»

— Миша, может ты есть хочешь? — виновато спросил Яран. — Так ты поешь.

Перед ним на широком листе были разложены куски рыбы, болотного тушканчика и вспотевшие по краям розовые кольца, от которых вкусно и знакомо пахло. Осторожно откусив, он понял, что это жареный кальмар. Он посмотрел на товарищей. Его переполняли чувства. Умиление вызывал славный чумазый Октар, Яран в страшных, как у трицератопса, зубцеватых наростах, даже странный, дикий и дряхлый старик, угрюмо взирающий на плоские ледяные вершины дальнего хребта. Очень захотелось обнять их всех, но Октарушка наверняка бы вырвался и надул губы, старик бы заворчал, только Яран бы его правильно воспринял, да и то, может, отнесся снисходительно.