Дмитрий Изосимов - Метагалактика 1993 № 2

— Что, Октар? — спросил Яран.

Октар помолчал, поскреб затылок и несмело сказал:

— Мы хотим уйти.

Михаил сначала не понял, что-то мелькнуло в голове, но он с негодованием отмахнулся. Да не может такого быть!

— Кто? — переспросил Яран. Он был тоже удивлен.

— Мы, — повторил Октар. — Дядюшка Терн просил передать… Да и не только он, я и сам могу. Мы хотим уйти. Он ведь очень хороший человек, Михаил. Он будет меня учить. Я стану настоящим Просветителем. Вы должны меня понять. — Октар беспомощно посмотрел на них и разозлился. — Ну что вы так на меня смотрите! Я ведь тоже живое существо! Я тоже хочу жить. У вас своя жизнь, свой путь, у меня другой. Я ведь взрослый, в конце-то концов! — Ему снова стало неловко, он посмотрел на грязные босые ноги и пошевелил маленькими пальцами. — Дядюшка Терн говорит, что все живы. Что горцы ушли в горы, а пещерники — в крепость. Я не знаю. Надо думать. Надо очень много думать. Ведь он как-то узнал. И я так же хочу узнавать.

— Куда же вы денетесь вдвоем? — спросил Михаил.

— Дядюшка Терн рассказывал, что далеко на севере живут еще люди. Какая-то раса. Ни пещерникам, ни горцам до них не добраться, потому что никто еще не доходил до Первого Вала, а кто доходил, не возвращался, оставаясь там жить. Но я не знаю. Дядюшка Терн говорит, что мы не сможем дойти, потому что под этой землей течет болотная река, а мы дышим ядовитыми испарениями, и просто не сможем дышать на высоте.

Михаил молча смотрел на него и все не мог понять, как вдруг мальчик решил уйти. «Мы хотим уйти». Чего же вы еще хотите? Этот несносный старик… Бедный малыш!

Октар повернулся, но Яран сказал:

— Подожди.

Он раскрыл ящик, выдрал мягкую подкладку, и на расстеленный кусок полиэтилена стал складывать баночки, плитки, пакетики. Потом завернул шумную пленку в кулек и подал это Октару:

— Держи.

Мальчик улыбнулся. Михаил заметался взглядом вокруг, наткнулся на сумку, вынул из нее испорченный анализатор и протянул маленькому дикарю:

— На вот, возьми. Тебе ведь он нравился…

Михаил опустил голову, а когда снова посмотрел перед собой, Октара уже не было. Он шел рядом со стариком, быстро семеня ногами, забегая перед дядюшкой Терном и начиная ему что-то оживленно рассказывать. Старик кивал и мерно шагал, опираясь на тот же металлический прут с набалдашником. Они шли по дороге, она была желтая и тихая, круто поворачивала и терялась среди мелких курчавых лесков, а потом неожиданно появлялась у горизонта и тонкой иглой упиралась в разгорающийся красный диск непомерной величины.

Где-то рядом сильно зашумела листва, треснула ветка и послышался тяжелый всплеск. Закричала птица.

Холодное полуденное солнце вот уже второй час неподвижно висело в пространстве между горизонтом розовым небосводом и уныло смотрело в окно. Комната была, очевидно, гостиной, широкой и просторной, в которой чувствовал себя как посреди бескрайнего поля: очень хотелось забиться в угол, сесть на корточки и смотреть. Смотреть, правда, было не на что. Грязный, замусоренный паркет на полу, местами выбитый и вдавленный, три голых стены с драными обвисшими обоями. У четвертой стены стоял шкаф с распахнутой дверцей на одной петле (другая дверца лежала на полу), к нему был придвинут покосившийся сервант с пустыми полками. А сквозь немытое окно с трещиной струился бледный свет, розовые квадраты лежали на полу и на стенах, и нестерпима ярко горела блестящая ручка на дверце.

Весь дом был такой. По крайней мере во всех тех квартирах, которые они обследовали, были та же пустота, мусор и тишина опустевших жилищ. Михаил не знал, куда ушли жители. Никто ничего не знал. Или делали вид, что не знали.

Скрипя досками, Михаил медленно подошел к окну и уперся лбом в холодное стекло. Он был теперь грубым, хмурым из-за дикой бороды, выросшей за месяц. Бритву он потерял на перевале. Снаружи было то же уныние и пустота. Прямо перед домом шла когда-то великолепная автострада. Теперь это была грязно-серая полоса асфальта, по которой холодный ветер гнал обрывки бумаги и сухие растения. На тротуарах около кривых фонарных столбов зияли чудовищные выбоины, откуда выползали на свет божий узловатые, как бамбук, зеленые побеги. В мертвых домах с черными глазницами окон вовсю гулял ветер. В остатках стекол кроваво отражалось дневное зарево.

От трещины на стекле сильно дуло, и из-под рамы тянула та же холодная струя. Михаил отошел от окна, оставив карабин на подоконнике, провел пальцами по ребру дверцы и раскрыл ее. Шкаф недовольно дернулся и раздраженно заскрипел ржавой петлей. Что они могли хранить в таких шкафах? Одежду? У серванта Михаил в сотый раз за сегодняшний день обследовал полки и даже провел по одной пальцем. На пальце повисла невесомая пыль. Где там Яран шляется?

Михаил прошел в соседнюю комнату. Здесь уж совсем ничего не было, даже обломков. Вместо обоев на стенах равномерно лежала белая краска. На одной стене оставался незакрашенный квадрат, как будто там висела картина или плоский стереовизор. Хотя какие здесь стереовизоры. У них и машин-то, наверное, нет…

Громко хлопнула тяжелая дверь, и пустая квартира отозвалась трескучим эхом. Это был Яран.

— Ну и скукотища! — объявил он на весь дом. — Ни одного жителя, заметь! Лещь просто места себе не находит.

— Ни одного… — пробормотал Михаил. — Неужели город пустой?

— Абсолютно, — заверил Яран, застегивая карманы на своих «доспехах». Он поправил ремень карабина на плече. — Ну, пошли. Лещь нас ждет.

Они вышли из квартиры. Одинокая лампа слабо освещала душную каменную коробку коридора. Яран стал первым спускаться по лестнице. Михаил опирался на перила и поминутно заглядывал в квадратный черный провал между лестницами, откуда выпирал прохладный воздух. На верхних этажах вовсю свистели сквозняки.

Несмотря на кажущуюся пустоту и омертвелость, дом жил. Сами жильцы давно покинула свои уютные квартиры. Михаил не знал, кто они такие, но он твердо верил, что люди эти были в общем-то неплохие, по вечерам судачили о жизни, занимались хозяйством, просто жили. Не стало их, a атмосфера и характеры людей сохранились. Стены запомнили распорядок огромнейшего житейского маятника и теперь источали его пачками. А когда дом опустел, полчища мелких животных и растений ринулись в брошенные дома. Они вырыли себе норы, пробуравили все стены так, что дома не выдерживали и рушились. Животные гибли сотнями, но размножались тысячами, упорно проникали в город все глубже и глубже. Жгучий ветер принес с юга семена, которые мгновенно прижались к полам коридоров и принялись расти, раздирая корнями перекрытия и разрушая многоэтажки. Их не сдерживала даже биозащита, которую поначалу умело расставлял Лещь на границе города (потом он как-то сказал, что это все бесполезно, природа все равно сожрет все кварталы и не подавится, не все ли равно когда, и перестал активировать защиту). Еще немного оставалось, чтобы лес напрягся, напустил на город прожорливую живность и окончательно проглотил все без остатка. Совсем немного.