Игорь Волознев - Метагалактика 1995 № 1

— Да, иди ложись на мое место, — вторя Михалычу произнес Цымбал и, вскинув на плечо АКМ, направился к выходу, — после меня, на дежурство, так и так идешь.

— Да, Васильев, в четыре часа тебе в караул, — подтвердил его слова командир отделения, — поэтому, отбивайся. И, кстати, — добавил он начальственным тоном, — всем остальным — тоже, отбой! Завтра будет не до шуток.

Но приказывать уже не было необходимости; по комнате разносилось — унисонное посвистывание близнецов, посапывание расположившегося в кресле Пенкина, да могучий храп Шульгина.

…Штурм Кремля произошел невероятно легко и быстро; обороняющиеся сами открыли ворота Спасской башни и без сопротивления впустили повстанцев вовнутрь.

И теперь, когда все кончилось столь благополучно, Димка от нечего делать стал ходить по кремлевским апартаментам, рассматривая на стенах полотна старых мастеров. Но чем дольше он так прогуливался, тем более странным казалось ему сходство Кремля с внутренним устройством Зимнего дворца; так, как это и показывалось в классике советских кинематографистов.

По лестничным маршам и коридорам один за другим проходили отряды арестованных юнкеров и кадетов.

Димка поглядел, как они обреченно идут с поднятыми вверх руками, заметив попутно, насколько не вяжется все это с мраморными скульптурами, старинными картинами на стенах, и дорогими вазами из тонкого фарфора.

Увлеченный рассматриванием работ голландских мастеров: ведь ничего подобного видеть ему не приходилось, Димка вышел из очередной анфилады и неожиданно попал в огромный зал, поперек которого, змеей протянулась длинная очередь, голова которой упиралась в массивные двустворчатые двери.

Из любопытства он подошел к ее краю, но вдруг увидел, что в середине, закинув автомат за спину, стоял Цымбал и безмятежно посасывал мундштук пустой трубки.

— Слушай, Валера — куда все выстроились? — Подошел к нему Димка и как ни в чем не бывало пристроился рядом.

— Как, куда? — Немногословный Цымбал удивленно приподнял брови, и задумавшись, отвел взгляд в сторону. — Вон, в Петровский зал, на президентском троне посидеть.

— Хм-м, а разве у президента трон был? — И Димка обескуражено оглядел стоящих в очереди бойцов; те, впрочем, не обращали на него никакого внимания.

— А как же. Экий ты. — Цымбал лукаво улыбнулся и принялся обстоятельно рассказывать, при этом как бы желая окончательно сбить с толку и тем ввести в еще большее недоумение.

— Сначала, конечно, на нем цари сидели; ну, это понятно… Князь Игорь, там, Владимир Мономах… и все остальные, вплоть до Ивана Грозного… Так, наверное? — Он пососал мундштук трубки, и словно уяснив что-то для себя, уже уверенно добавил. — Ну, а дальше — Петр I стал на нем восседать, и все-такое прочее… вплоть до Николая II… Да, ты, историю что ли не учил?

В ответ Димка лишь неопределенно поскреб в голове и смущенно улыбнулся.

— Ну, а затем, должен знать — Ленин на него переместился, потом — Сталин, Хрущев… ну и пошло-поехало: Брежнев, Горбачев — вот… А теперь, значит, наша пора пришла. — И он осклабил желтые от табака, широкие как лопаты зубы.

— Вон, — Цымбал кивнул на выходящих из Петровского зала, — счастливые до самой жопы. Посидели, ха-ха…

— Ничего себе, курим. — Грушинский подскочил к ним, суматошно жестикулируя по своему обычаю и хлопнул Цымбала по плечу. — Ну-ка, сыпани табачку боевому другу.

— Так, я ж тебе давал этим утром, — Цымбал даже отвесил губу от изумления и сделал попытку шагнуть в сторону.

— Э-э, то было до штурма, а сейчас, уже после… Надо ведь понимать. — Грушинский выразительно постучал себе по лбу, после чего укоризненно закивал головой.

— Ладно, и я заодно покурю, — сдался наконец Цымбал и в поисках кисета похлопал по карманам бушлата. — Хм, — он недовольно нахмурился, — кажется, в вещмешке оставил?.. Верно… Пойду заберу… А ты — малой, — кивнул он Васильеву, — вставай на мое место. Я сейчас вернусь. — И он с тревогой посмотрел на очередь, заметно приблизившуюся к резным двустворчатым дверям. — Так что, вставай малой, чего в стороне-то пристыл?

Но Димка, действительно, онемел как парализованный и не мог пошевелить ни рукой, ни ногой.

— Так, ты вставай. — Цымбал шагнул к нему и стал неистово трясти за плечо. — Вставай, говорю!

— Да, встанет он, чего ты в самом деле. — Попытался приструнить его Грушинский, но Цымбал почему-то разъярился еще сильнее. — Вставай! Неясно, что ли?! Эй, малой, понял — нет?!

— А-а, что?! — Димка вынырнул из цепкого омута небытия и дико заозирался по сторонам; у стены заливисто храпел пулеметчик, в окне тускло дрожали всполохи догорающего пожара, а над Димкой склонялся разводящий караула и тряс его за плечо.

— Ты, что ли, Васильев?!

— А, да… я, — сбрасывая сонную одурь, отозвался Димка, и сев на койке, начал напяливать сапоги.

— Давай на дежурство… пост твой, прямо у горящего корпуса, — недовольно пробурчал сержант, — да, побыстрее собирайся. За ручку каждого некогда водить. — Он потоптался для порядка на месте, и лишь убедившись, что вахтенный не заснет снова, направился к выходу, тяжело бухая сапогами.

От утреннего озноба Димка окончательно пришел в себя, и чтобы не так чувствовать забиравшуюся под ватник промозглую стылость, начал ходить взад-вперед по своему участку.

Горящий корпус гостиницы уже находился в последней стадии дотлевания; тому способствовали и стоящие по углам вахтенные с брандспойтами, уже, впрочем, не лившие беспрестанно воду, а только изредка пуская ее на минуту-другую, чтобы сбить вспыхивающие кое-где немощные языки.

Нарушая туманную хмарь предутренней тишины, со стороны Китай-города раздавались редкие автоматные очереди. Но ослабленные расстоянием, они тут же гасли в серой мгле, что стоячим беспроглядным мороком закрыла всю Старую Москву.

Дмитрий вгляделся вглубь черного «оврага» улицы Покровки, состоящей из двух и трехэтажных зданий; если конечно не считать одной высотной коробки, восьмой этаж которой исчезал в грязно-молочном тумане, отчего, казалось, здание упирается прямо в небосвод.

«Художественный фонд России» — прочитал Димка на покосившейся табличке у парадного входа. И, как и следовало ожидать, витражные окна Худфонда были порушены до основания, и теперь внутри них зияла лишь черная пугающая пустота.

Казалось, что вот-вот из нее выпрыгнет нечто потустороннее и мгновенно поглотит оказавшегося рядом человека.

Димка поежился от пробравшего его озноба и поправив на плече карабин, повернул обратно.

На углу Покровки и Садово-Черногрязской улицы по прежнему валялся каркас сбитого вчера вертолета; теперь он походил на останки доисторического ящера и лишь слабый дым струился из его обгоревшего нутра.